Земные наши заботы
Шрифт:
— А вон и Сельцо впереди, — прервал мои воспоминания заместитель
председателя райисполкома. — Как и говорил, полчаса на дорогу. А было, по
полдня добирались... — Илья Самойлович пригнулся, вглядываясь в косогор, то
ли на ячмени смотрел, зревшие по склону, то ли на кусты, что по косогору
росли. И — меня за рукав: — Вон у тех кустов двор Твардовских стоял...
Я пригнулся, чтобы лучше разглядеть место, на которое указывал Илья
Самойлович.
...вишневой корой,
Хлебами, задворками и погребами,
Болотцем, лягушечьей икрой,
Пеньковой кострой И простывшей баней...
И сеном, и старою Крышей сарая...
За тысячу верст От отцовского края...
Ни тропы, ни даже бурьяна, долгие годы обозначающего исчезнувшее дворище.
Хлебное поле до самого мелколесья.
«Земля эта, — писал в автобиографии А. Твардовский,— десять с небольшим
десятин, — вся в мелких болотцах — «оборках», как их у нас называли, и вся
заросшая лозняком, ельником, березкой, — была во всех смыслах незавидна. Но
для отца... земля эта была дорога до святости. И нам, детям, он с самого
малого возраста внушал любовь и уважение к этой кислой, подзолистой, скупой
и недоброй, но нашей земле...»
Да, это она, вся в дожде и лужицах, раскисшая, а местами и мохом
взявшаяся. И взгорье, заросшее лозняком, ельником и березкой. Поросль от тех
кустов, от тех дерев, кормивших ягодой, орехами и желудями мальчишку, что
«под именем Саня бегал тут босиком».
Ничем сторона не богата,
А мне уже тем хороша,
Что там наудачу когда-то
Моя народилась душа...
Тем временем — долго ли машине проскочить три- четыре сотни метров, да
еще по хорошей дороге — мы въехали в Сельцо, небольшую деревню дворов на
семьдесят, беспорядочно попрятавшихся за ольховыми кустами, так что на виду
и вовсе мало стояло домов и домишек с дровами и бревнышками у калиток, с
кучами песка и опилок. На виду при въезде стояло два кирпичных двухэтажных
дома да такой же высоты клуб с односкатной крышей. Здесь, у клуба, у
травянистой поляны-площади, тоже со скатом в одну сторону, и обрывалась
дорога, а обрываясь, постепенно, еще от въезда, от сараев у двухэтажек,
погружалась все глубже в вязкую жижу, чтобы окончательно утонуть в ней тут,
у верхней кромки травянистой поляны, охваченной слева щитовыми домиками, в
одном из которых был сельсовет, в другом — контора совхоза. Без оград и
палисадников, они казались и вовсе неуютными, озябшими под дождем и
одинокими.
В конторе было так же неуютно,
да пустой стол, за который присел молодой директор, недавно сюда назначенный
сразу с завгаров и к должности такой, к роли головы в хозяйстве еще не
привыкший. Сидел, посматривал в окно и не знал, куда же послать машины на
вывозку скошенных трав. Еще вчера не смогли пробиться ни в одну бригаду, с
полпути тракторами вызволяли, где-то и сейчас еще две машины «сидят». Так то
было вчера, а сегодня — всю ночь лило — и вовсе не проехать.
— Дорог-то в хозяйстве — ни метра, — сказал он, словно бы оправдываясь
перед нами, приехавшими дознаться, почему из отстающих никак не
выкарабкается совхоз. — Поэтому сейчас мы с вами и посмотреть ничего не
сможем. Правда, на новую ферму можно пройти, она тут рядышком. Можно по пути
торговый комплекс посмотреть, — он еще строится.
Вышли опять на поляну. Председатель сельсовета присоединился к нашей не
очень разговорчивой компании, а потом и секретарь партийной организации,
многие годы до этого возглавлявший местный Совет. Оба в здешних местах
выросли, видели Сельцо до войны («Тоже было не крупнее») и после («Ни одной
избы не осталось, все фашисты пожгли. И людей в избах, за помощь
партизанам...»).
— Тут партизаны были?
— Ну как же... Помните обращение Твардовского к партизанам Смоленщины?..
За Починками, Глинками...— начал вдруг читать секретарь парткома тихим
голосом, будто это вовсе и не стихи были, а задушевный разговор с поэтом
пересказывал.
За Починками, Глинками
И везде, где ни есть,
Потайными тропинками
Ходит зоркая месть.
Ходит, в цепи смыкается,
Обложила весь край,
Где не ждут, объявляется
И карает...
Карай!
Мы вышли из строящегося магазина и остановились посреди поляны-площади.
Вернее, были остановлены вот этим задушевным чтением знакомых стихов поэта,
здесь выросшего, здесь начавшего писать и потом много раз бывавшего на этой
земле, вот на этой поляне. Кто-то наверняка видел его здесь и помнит.
Не успел я додумать это, спросить не успел, как сам собой зародился и
потек неспешный разговор:
— Последний раз Александр Трифонович приезжал в Сельцо в 1962 году... —
Это секретарь парткома сказал.
— А не в шестьдесят первом? — усомнился председатель сельсовета.
— И в шестьдесят первом был... Вот на этом же месте остановился, по