Зеркало королевы Мирабель
Шрифт:
— Ешьте.
Миска с лепешками и пряным мясом была со стуком поставлена на стол. ГэльСиньяк сел на лавку, наколол кусок солонины на вилку (где они только сыскались) и внимательно изучил карту. Потом посмотрел укоризненно на Фламэ.
— Ешьте. Вы неважно выглядите.
— Снова пытаетесь быть мне другом, мэтр?
ГэльСиньяк покачал головой.
— Паршивый из меня будет друг, мастер Фламиан. Но я по привычке пытаюсь всякому встречному стать духовником. Жалкое зрелище, верно? — имперец слабо улыбнулся. — Духовник из меня еще хуже. Когда-то я состоял
— Что с ними сталось? — спросил Фламэ. — С принцами?
— Умерли, — коротко ответил ГэльСиньяк и тотчас же сменил тему. — Что вы думаете об этих дорогах?
Сидя на краю стола, Джинджер то и дело бросала взгляды на склонившихся над картами мужчин. Она пыталась смотреть прямо перед собой — на мясо, на вино, на крупные руки Бенжамина, ломающие лепешку, но глаза все равно возвращались к Адмару. Молодая ведьма сжала кулаки, вонзила ногти в ладони, но отрезвления это не принесло. Она по-прежнему смотрела на Адмара. Он, конечно же, не глянул в ответ.
— К озеру пойдем мы с тобой, сестрица, — сказала Фрида самым ровным и безразличным тоном. Словно речь шла о приятной пешей прогулке.
— Что?!
— Я все обдумала. Так нужно.
Джинджер окончательно развернулась к старшей ведьме, позабыв совсем про Адмара, который обычно не выходил у нее из головы. Фрида едва заметно улыбнулась.
— Сестра?
— В Аннуэрскую пещеру ходил мастер Фламэ, — пояснила травница. — Кинжал позаимствовала ты.
«Позаимствовала», это была чудная осторожная фраза.
— Значит, исходя из логики, к озеру должна идти я, — улыбка Фриды стала шире.
— Из какой именно логики мы исходим? — едко поинтересовался Ноэль. — Это какая-то специфическая ведьминская логика.
— Да, — согласилась Джинджер. — И при чем здесь я?
— Одна ведьма — хорошо, а две — лучше, — хмыкнула Фрида. — Лучше нам пойти вдвоем. Следует кое-что проверить.
— Что? — спросила Джинджер, испытывая странное предвкушение.
Имперская ведьма нагнулась к самому ее уху и шепнула:
— Разве ты не хочешь узнать пределы своих возможностей, дорогая сестрица?
Джинджер подняла глаза на причудливый танец пылинок в цветных лучах. Вот они синие, вот красные, а затем становятся золотистыми, чтобы скрыться в полумраке. Знак. Молодая ведьма осторожно прикоснулась пальцами к своему запястью, ловя мерные удары пульса; улавливая знаки судьбы и свои собственные желания. По всему выходило, что Фрида права. И в своем предположении, что именно она должна идти к озеру, и в том, что Джинджер должна сопровождать ее. Но когда это случилось? Когда юная предсказательница умудрилась настолько глубоко погрузиться в чужие дела и даже принять их близко к сердцу? Где ее ведьминская гордость, при учете, конечно, что таковая вообще существует?
— Я права, госпожа Элиза? — тоном настоящего провокатора поинтересовалась Фрида.
Наверное, попав в руки имперских
— Вы правы, госпожа Фрида, — тяжело вздохнула Джинджер. — Хотя, идти через болота невесть куда…
— Помнится, госпожа Элиза, вы хвастались, что можете найти дорогу через топь, — мрачно заметил Бенжамин, последние два дня проведший большей частью в молчании. И дальше бы молчал!
Прекрасное видение: могучий муж, крепкое плечо и сукхарской породы коза — рассыпалось в прах. Джинджер подавила глухое раздражение.
— Да, — сказала она с вызовом, поднимаясь. — Я пойду с госпожой Фридой к Круглому озеру. Тем более что все приметы говорят об этом.
И, перехватив долгий, задумчивый, чем-то пугающий взгляд Адмара, обессилено упала обратно на лавку.
Стемнело рано, и Фрэйни погрузился в пугающий мрак и тишину. Прошлое пряталось по углам. Фламэ поднялся в отцовский кабинет и присел в неудобное жесткое кресло, обитое истертой кожей. В воздух взметнулась пыль, заставив его закашляться. Фламэ провел по краю стола, оставив темную полосу, а потом поднял глаза на портрет матери. В темноте его, конечно, не видно, но Фламэ прекрасно представлял себе укоризненную улыбку леди Эдельхейд. Так она смотрела на всех, включая своего младшего сына, пускай он и ходил в любимчиках.
Ноэль ГэльСиньяк без каких-либо возражений отпускает свою жену на болота. Словно и не она совсем недавно пострадала в разрушенном замке. Фламэ вновь обратился к портрету покойной матери. Лунный луч проник в окно и скользнул по позолоченной раме. Что бы вы сделали, матушка? И что сделал бы отец? Отпустил бы вас навстречу опасностям?
У Адмаров, что ни говори, было очень, если не сказать, чрезмерно развито чувство ответственности. Особенно за других, тех, кто в семью не входит, а значит — беспомощен и слаб.
В коридоре появился мягкий желтовато-оранжевый свет, а спустя полминуты в дверях возник ГэльСиньяк с менторной на серебряном блюдце и объемистым томом подмышкой.
— Я обнаружил у вас в библиотеке «Рассуждения о пороках и добродетелях» Линарда Киссолы.
Фламэ мрачно посмотрел на вошедшего. Имперец к выразительному взгляду оказался совершенно безразличен. Не обращая внимания на дурное настроение хозяина и отсутствие малейшего радушия, ГэльСиньяк поставил менторну на стол и сел во второе кресло, не потрудившись даже стряхнуть с него пыль.
— Вот, мой любимый фрагмент: «Течение рек и судеб невычислимо».
— Опять вы пытаетесь быть мне другом? — хмуро спросил Фламэ, откидываясь в неудобном кресле.
— Достаточно спорное утверждение, согласны?
— Почему бы вам не оставить меня в покое, ГэльСиньяк?
Имперец мягко улыбнулся. Эта улыбка на грани едкой усмешки любого могла довести до белого каления.
— Вы не особо религиозны, так что быть вашим духовником я не вижу смысла.
— Ну, так и не рвитесь в исповедники! — огрызнулся Фламэ.