Зеркало Льюиса Кэрролла
Шрифт:
В этот момент послышался голос мамы с кухни:
– Линусик! Завтракать!
Лина машинально вскочила с кровати, а потом шлёпнулась опять.
– Стоп, а как же мама? Эд же не мог опуститься до того, чтобы пригласить на роль моей мамы профессиональную актрису, чтобы она пекла мне блинчики как мама, говорила, думала и даже пахла как моя мама. По крайней мере, это просто жестоко!
– Лина! Ну, что за детский сад? Всё остывает, живо на кухню! – Мама стояла, подбоченись в дверях, и Лине ничего не оставалось делать, как последовать за ней.
На кухне было светло от лучей полуденного солнца. На полу перешёптывались кудрявые тени от листвы могучего вяза под окном. Лина присела на тот же стул, что и вчера
– На своё любимое место?
– Любимое? – удивилась Лина.
– Конечно, ты и дома всегда выбирала самый уютный закуток – и это было только твоё место, никто туда больше не садился.
– У нас? В Староконюшенном?
– Да, люблю это место, – мама вздохнула. – Только вот в последнее время риелторы совсем замучили. Звонят чуть ли не каждый день: «Здравствуйте, Вы не надумали квартирку продавать?» – «Не надумали» – говорю. «Ну, если надумаете, то только к нам!». А одна девица пришла такая наглая, посмотрела на меня и говорит: «Женщина, вам уже много лет, какая вам разница, где свой век доживать, а квартирку продадите – купите себе комнатку, а деткам вашим остальные денежки достанутся». Я аж дар речи потеряла, дверь просто закрыла у неё перед носом.
– Вот твари, – Лина сжала кулак. – Точно с такими же доводами к тебе как тогда три года назад. Но сейчас у них этот номер не пройдет!
– Да что ты, три года назад я про них ещё и не слышала! Это они где-то год как начали бродить. Всех соседей обошли. К Леонидовне с пятого этажа подкатили, а она больная совсем, пенсия низкая, детей нет, так они ей наобещали, что переселят её в новую однокомнатную квартиру немного подальше от центра, там, дескать, поспокойней, да и цены в магазинах пониже. Сказали, что медсестру к ней приставят, будут ей лекарства покупать, продукты носить. Бабка и согласилась, всё подписала. Эти аферисты перед её носом портфелем с деньгами трясли, суммы бешеные называли, говорили, что деньги в банк ей на карточку положат. Леонидовна в банк пришла, а ей там сказали, что сумма на счету в пять раз меньше лежит. Она – к риелторам, а те: «А что вы хотели, бабуля, думаете сколько стоит оплата медсестре, затраты на лекарства и продукты? Мы вам не благотворительная организация и действуем, согласно договору…». Потом там, на пятом этаже, ещё месяца три стучали, гремели, и такое сотворили! Пол крыши разобрали и пентхауз сделали. Оказалось – какой-то банкир сыну квартиру отгрохал, теперь тот на крыше тусовки устраивает, – музыка гремит, девки визжат, словом, сумасшедший дом. Вот так!
– Подожди, как это три года назад такого не было? – уточнила Лина. – Они, сволочи, тогда, перед Новым годом к тебе как мухи приставали, мы ещё с Эдиком на Гоа уехали, я так и не успела с ними разобраться.
– Какой Гоа, дочка? Мы тот Новый год вместе встречали в деревне. Вы из-за Тёмы уехать никуда не могли, ему полтора года было, так ты его ни на шаг от себя не отпускала. Какой уж там Гоа? – В глазах Лины было явное удивление. – Ты что, не помнишь, я вам тогда со своими болячками чуть весь праздник не испортила, грохнулась у колодца в обморок как корова на льду, а вы-то подумали приступ сердечный, соседа – доктора из Боткинской ко мне из-за стола притащили.
Лина, привыкшая за сутки к «шоковой терапии» всё же не смогла сдержать удивление, она как зомби повторяла факты, которые знала точно:
– У тебя был инфаркт, больница, меня не было рядом…и.
– Нет, вы посмотрите на неё! – мама гневно ударила ладонью по столу, – Это что за упрямица сидит. Какой инфаркт? Какая больница? Встречала с вами Новый год ещё и водку пила, потом салюты с Милкой и Эдиком пускали! Ну, ты чего хоть, Лина?! – мама негодовала, – У тебя мозги совсем набекрень от вчерашнего, хватит чепуху молоть! – мама подвинула Лине тарелку. – Вот, лучше борщик поешь, свеженький сварила, а я пойду
Мама вышла с кухни, а Лина, подчиняясь приказу матери, принялась хлебать горячий борщ. Она машинально откусывала хлеб и отправляла ложку за ложкой в рот, потому что совершать сознательные действия она была уже не в состоянии. Грань между реальностью и вымыслом стерлась, жизнь её потеряла твердую основу и казалась ей совершенно эфемерной.
Лина доела борщ и отправилась к раковине, чтобы вымыть тарелку, проделав это так же машинально. Потом она достала из сушки чашку, чтобы выпить минеральной воды и стала откручивать пластмассовую пробку на бутылке. Пробка была туго прикручена и, сделав усилие, она её открутила, сломав при этом сразу два красивых длинных ноготка на правой руке.
– О, нет, чёрт! Кто купил такую ужасную воду? – она налила себе немного в чашку и отпила – Фу, гадость! Эдик совсем сбрендил, он же всегда покупал «Эвиан», а это что? «Наичистейшая», Господи, её, наверное, даром раздают, чтобы хоть кто-нибудь согласился её пить!
Лина поставила чашку на стол и, выйдя из кухни, пошла вновь по длинному коридору. Слева и справа были двери. Лина отворила дверь справа. За ней оказалась небольшая, но красивая детская комнатка. Три из четырёх стен были поклеены голубыми обоями с облачками, а в некоторых местах были прикреплены небольшие объемные фигурки эльфов. А на открытой стене в округлой арке была нарисована целая картина какой-то сказочной страны с красивыми домиками и чудесными деревьями, на которых росли рожки с мороженым, калачи и пряники. Лина не смогла сдержать восторг:
– Как тут красиво!
– Да, сейчас красиво, а с утра такое творилось – мама, смеясь, заправляла покрывалом кроватки детей. – Вы с Эдом – молодцы! Всё для своих деток! Себе ремонт не сделали, а им вон что! А какую ты картину на стене нарисовала – шедевр, да и только!
Лина сдержалась, чтобы не задать очередной глупый вопрос о своих способностях к рисованию и умелых руках мужа, но мама сама выдала ей нужную информацию:
– Знаешь, когда вы с ним решили пожениться, так быстро, я даже не знала его совсем, – она присела на кроватку с голубым покрывалом, – Мне казалось, Эдик водится с сомнительными людьми, да и ваши личные отношения казались мне, как бы это сказать, не пережитыми, не глубокими. Но после рождения Милы он показал себя таким трогательным отцом. Как он заботился о тебе после роддома, когда я не могла тебе помочь, я тогда лежала в больнице с почками, ну ты помнишь…
Мама продолжала рассказывать об этой странной несуществующей жизни, но Лина не останавливала, не прерывала мать, её существо отрицало все эти факты как не пережитые, случившиеся не с ней, но, слушая её, Лина представляла «своего» Эдика. У неё не было объяснений происходящему, но всё это так или иначе находилось за гранью человеческого понимания. Поэтому лучшее, что Лина могла сейчас делать – это просто ждать момента, когда всё неведомым образом разъяснится или вернётся на круги своя. Она продолжала слушать рассказ матери, когда её взгляд наткнулся на предмет, знакомый ей с самого детства. Это была небольшая куколка в голубом клетчатом платьице с кружевным воротничком и волосами из шерстяной пряжи.
– Откуда здесь эта кукла, я не видела её уже лет сто?
– Ты просто не замечала. Это та вещь, которую твоя дочка лично нашла на чердаке в нашем доме в деревне. У неё было порвано платье, поредели волосы, и потерялся один глазик, но мы с ней нашли точно такую же ткань на платье и сшили, а глазки… – Мама засмеялась, – это вообще отдельная история. Милочка выпросила у вас тогда новую куклу в магазине с глазками, подходящими для этой, оторвала их, приносит мне и говорит: «Вот, бабуля, как раз то, что нужно». Милочка. Она точно, как твой отец, такая же мастерица, ведь это он сделал для тебя эту куколку, помнишь?