Жара в Архангельске-2
Шрифт:
— Это правильно, — одобрила Олива, — Труд в таких случаях если не спасает, то хотя бы даёт временную анестезию. Знаю по себе.
— Ладно, — Кузька решил переменить тему, — Как твоя книга?
— Книга?
— Ну да, книга. «Жара в Архангельске». Ты будешь её издавать?
— Издавать? — Олива даже стормозила, — Не знаю, не думала об этом пока… А ты читал?
— Читал, — сказал Кузька.
— Думаешь, стоит её напечатать в издательстве?
— А почему нет? Попробуй, ты ничего не теряешь, — посоветовал он, — Единственное, некоторые вещи можно было бы оттуда убрать, стереть лишние эпизоды, кое-какого креативчика добавить —
— А какие эпизоды там лишние? — забеспокоилась Олива.
— Ну например, беспредметный разговор Дениса с одногруппниками о футболе, игра Урбан Роад, не имеющая к общей сюжетной линии никакого отношения… Потом, сцена, когда мы зимой спорили о предстоящих выборах: я говорил немного не то. Я сказал, что выборы ничего не решают, но не говорил при этом, что не надо ходить на выборы.
— А об чём же тогда спор-то был? — искренне удивилась Олива.
— Спор был, но в нём были несколько другие тонкости, — усмехнулся Кузька, — Впрочем, как бы то ни было, я считаю, тебе стоит издать книгу. Если пропихнёшь её в массы, может статься, что ты срубишь на ней много бабла, а Архангельск прославишь так, что в него поедут туристы со всей России.
Грубоватая лесть Кузьки не могла не тронуть самолюбия Оливы. Впервые она поняла, что слава — это необязательно стыд и позор, когда на тебя показывают пальцем и трясут у тебя перед носом твоими же трусами и лифчиками; у славы оказывается есть и другая сторона, куда более приятная.
— Один мой друг — он, кстати, хочет поступать на режиссёрский факультет — взахлёб зачитывался твоим произведением, — продолжал Кузька, — Он сказал, что ты гениальна, и однажды твоё произведение станет классикой.
Олива зарделась от похвал: впервые её творчество воспринялось людьми не как постыдная грязь, а как художественное произведение гениального творца. И ради одного этого она вмиг забыла те круги ада, которые она прошла из-за этого своего творчества.
— Он хочет поближе познакомиться с тобой; впрочем, ты его знаешь. Это Ярпен: он был в нашей компании на Новый год со своей эстонской девушкой…
— Конечно, я его помню, — обрадовалась Олива, — Светленький такой. И эстонку помню: готичная девушка с шипами на запястьях. Как кстати они сейчас? Встречаются?
— Нет, они расстались. Кстати, Паха тоже расстался со своей Немезидой. Вообще, год какой-то наверное, високосный: все только и делают, что расстаются…
— Вот это да… — озадаченно произнесла Олива, — Куда ни посмотришь: эти расстались, те расстались — нахрена тогда было начинать отношения? Этого я не в силах понять.
— Я тоже не понимаю, — сказал Кузька, — Однако это не моё дело. Вот тебе аська Ярпена и мобильный телефон: можешь ему написать…
Но Олива не стала в этот вечер писать Ярпену. Ей немного нездоровилось, и она решила пораньше лечь спать. Однако когда она легла, какое-то странное напряжение охватило её. Мысли о нынешнем разговоре с Кузькой окончательно прогнали сон.
«И в самом деле — почему бы не напечататься? — размышляла она, лёжа в кровати, — Если уже два человека считают меня талантливой, а моё произведение — гениальным, то это уже что-то, и есть смысл наплевать на всё и пойти ва-банк. Я завтра же открою страницу на Прозе. ру! Почему я должна гробить свой талант из-за чьих-то дурацких амбиций? Ну и пусть меня кто-то осудит! Если тебе плюют в спину — значит, ты впереди…»
Порешив на этом, Олива вроде успокоилась, но заснуть по-прежнему не удавалось.
Тинькнул телефон. Олива встрепенулась до последнего нерва. Она угадала, что это ни кто иной, как Салтыков: было по всем параметрам странно и неожиданно, что он, не писавший ей почти полгода и не собирающийся писать, вдруг ни с того ни с сего взял и написал, но Олива не удивилась: она поняла, что ждала всю ночь именно этого.
«Мелкий, ты не спишь?»
«Идиотский вопрос, заданный в полпятого утра, — ответила ему она, — Конечно, нет».
Звонок. Трек «Frog Machine» от Infected Mushroom, поставленный специально на Салтыкова, ещё год назад, когда у него тоже на телефоне стояла эта мелодия, и он собственноручно перекачал её на телефон Оливы. Это было тем летом в Архангельске, когда Гладиатор обозвал Оливу и Салтыкова «парой Ктулху» и ржал над ними, что у них теперь даже телефоны звонят одинаково, и всякий раз, когда у кого-то из «Ктулху» звонит сотовый, оба синхронно бросаются искать свой телефон, и каждый думает, что звонят ему. У Салтыкова на дисплее телефона была фотография Оливы — та самая, где она с распущенными «каскадом» чёрно-каштановыми волосами, рваной чёлкой наискосок, как у Эмо, со стервозным милым личиком, красивая. Фотография была сделана в Москве у памятника Димитрову, в тот день, когда Салтыков делал Оливе предложение руки и сердца. Салтыков держал её у себя на телефоне как талисман. А потом ему всё это надоело, и через несколько месяцев он убрал с дисплея фотографию Оливы и заменил на своём телефоне мелодию звонка. А Олива продолжала держать на своём сотовом ту же самую мелодию и теперь.
— Ну, что тебе? — спокойно спросила она, взяв трубку. Спросила она это таким будничным голосом, как будто все эти полгода он каждый день звонил ей.
— Олива… Я…
— Ты пьян?
— Нет. Я трезв.
— Странно, — усмехнулась Олива, — Очень странно, если учесть, что каждый раз, когда ты мне звонил в четыре утра, ты непременно был бухой в говно.
— Ну вот, опять начинаешь…
— Не опять, а снова. Так что ты от меня хочешь?
— Я хотел поговорить с тобой…
— Я слушаю.
В трубке повисла тишина.
— Так о чём ты собирался со мной говорить? Я слушаю тебя, — бесстрастно повторила Олива.
— Видишь ли, мелкий… Это не телефонный разговор…
— А какой же? Граммофонный?
— У тебя номер аськи остался тот же? — Салтыков пропустил ехидство Оливы мимо ушей, — Выйдешь сегодня вечером в сеть? Сможешь?
— Нет, — отрубила Олива, — Если тебе что-то надо, говори сейчас. Вечером меня здесь не будет.
— Но это долгий разговор…
— Скажи тогда в двух словах, что ты от меня хочешь.
— Это в двух словах не скажешь, — замялся Салтыков, — Мелкий, я напишу тебе в аську днём, хорошо?
— Странно, зачем тут вообще нужна аська, — проворчала Олива, — Ну ладно, чёрт с тобой. Номер аськи у меня тот же.
— Ну, вот и хорошо, мелкий. Значит, я тебе стукнусь сегодня. Договорились?
— Как хочешь. Мне всё равно.
— Ну, вот и договорились, — и Салтыков, закругляя разговор, тоном, каким обращаются к маленьким непослушным детям, заявил: — Я тебя люблю, мелкий. Слышишь меня?