Жара в Архангельске-2

Стилл Оливия

— Ты чего, мелкий?

— Ну… Как это чего?

Она придвинулась к нему вплотную, обхватив ногой его бедро, прижалась.

— Мелкий, ну ты чё, совсем что ли — не сейчас же, не здесь… Вдруг зайдёт кто-нибудь. Иди, мелкий, лучше помойся.

— Но я же мылась сегодня…

— Тогда я пойду помоюсь.

— Пойдём вместе тогда, — сказала Олива.

Салтыков нехотя поднялся.

— Вы куда? — окликнул их в коридоре Мочалыч.

— Мыться, — раздражённо-громко ответила Олива и с силой захлопнула за собой дверь ванны.

Раздевшись догола и пустив горячую воду, Салтыков сел в ванну, заткнув попой дырку.

— А затычки-то что, нет? — спросила Олива, пристраиваясь около него.

— Не-а. Придётся жопу использовать в качестве затычки.

Олива пропустила последнее замечание Салтыкова мимо ушей,

и принялась как кошка тереться об него, обвив руками его крепкий торс. Она жадно целовала его скулы, шею, грудь. Желание обладать этим любимым телом горячей волной захватило её. Но вдруг…

— Так, мелкий, погоди. Вода набралась, пора оттыкать — и Салтыков смачно ототкнул жопу от дырки. Характерный громко-пердящий звук засасывания воды в воронку посредством оттыкания от дырки задницы тут же прогремел на всю ивановскую.

— Оо, мелкий! Прррррр! Как я хорошо просрался! — громко прокомментировал Салтыков свои действия, — Ну-ка, ещё… Прррр! О! Хорошо высрался… Щас ещё надо пропердеться… Ну-ка… Пррррррррррррр! Отлично!

— Перестань! — Олива даже покраснела, — Там же всё слышно… Меня не стесняешься, так хоть бы Аньки посовестился…

— Да с чего! — и Салтыков громко крикнул — Люууди! Хотите послушать, как мы тут с мелким срём наперегонки? Мировой аттракцион — настоящая любовь как она есть, без прикрас! Итак, мелкий — ты готова? Начали! И! Прпрпрпрррррррр!!!

— Дурак! — Олива пулей вылетела из ванны, еле успев прикрыться полотенцем. В коридоре натолкнулась на Мочалыча, едва не сбив его с ног, пронеслась в комнату. Однако не ускользнул от неё и его ехидный взгляд, и не менее ехидный смешок, тайком пущенный ей вслед…

— Не знаю почему, но присутствие Мочалкина в доме меня напрягает больше всех, — сказала Олива Ане, когда они уже вышли из дому, чтобы ехать к Негодяевым, — Как будто он специально тут поставлен нам мешать. Шёл бы к своей Немезиде! А то вот вечно у нас отирается, и днюет, и ночует, пакостник, отбою нет…

— За что ж ты его так не любишь? — усмехнулась Аня.

— Чёрт его знает! Не люблю, — отвечала Олива, поскальзываясь на льду, — Мешает он мне. Понимаешь? Мешает. Положим, тут и без него целый табор у нас в квартире, но никто из них меня так не напрягает. Такое ощущение, что он встал между мной и Салтыковым… Не знаю почему…

— Может, ты ему нравишься? — подъебнула Аня.

— Ну уж, это ты ерунду порешь, — отмахнулась Олива, — Кабы я ему нравилась, я бы это поняла. Скорее всего, это ты ему нравишься, вот он тут у нас и ошивается.

— Ну не знаю… — задумчиво произнесла Аня, — По мне так меня никто из них не интересует — ни Павля, на Райдер, ни Хром, ни Вайт — никто, кроме… — она мечтательно заулыбалась, — Никто кроме Димочки Негодяева…

Аня была в своём репертуаре. Её интересовал только Дима, и Олива прекрасно понимала, почему: Дима был тем редким парнем, в котором идеально было всё — от классически-красивой внешности до таких же утончённых и изысканных манер. Олива даже представить себе не могла, чтобы Дима так же, как и Салтыков, мог демонстративно пердеть в ванной, ходить голым по квартире, трясти хуем и брызгать на пол спермой, кидать тухлые носки под батарею, не чистить зубы и срать в туалете с открытой дверью. Дима получил совсем другое воспитание, нежели Салтыков; хотя Олива сомневалась, что тут дело только лишь в одном воспитании. Благородство у Димы было в крови, даже если бы он воспитывался в глухой деревне у бабушки, тогда как Салтыков, будь он хоть сыном депутата, всё равно оставался бы таким же грязным и неотёсанным. Олива вспомнила, как однажды на работе её начальник поставил всех служащих на уши в связи с предстоящими переговорами о сотрудничестве с крупным инженером-архитектором, который возглавлял большое предприятие и вообще был миллионер. Специально к его прибытию начальник велел Оливе навести блеск во всём офисе, дал ей денег на представительские расходы свыше нормы, чтобы она купила самый лучший кофе и самые дорогие конфеты и печенья, специально для угощения столь высокопоставленного гостя. Оливе стало даже любопытно, что это за такой важный миллионер, вокруг которого столько суеты и шума. Когда всё было готово к приезду столь важной персоны, Олива надеялась увидеть по крайней мере подтянутого, элегантного мужчину, аккуратно подстриженного, гладко выбритого и пахнущего дорогим парфюмом, в дорогом,

сшитом по последней моде костюме и галстуке, с бриллиантовыми запонками и в начищенных до зеркального блеска дорогих и модных ботинках. Поэтому когда открылась дверь офиса, пропустив вперёд грузного небритого мужика в грязных сапогах, заношенных брюках и сальной, несвежей рубашке, Олива даже не обратила на него внимания, думая, что это, возможно, курьер или электрик. Надо было полагать, каково было её удивление, когда начальник отдела почтительно залебезил вокруг него, крикнув: «Оля! Кофейку с конфетами для нашего гостя!», и Олива, наконец, догадалась, что этот грязный хмырь и есть тот самый высокочтимый миллионер. Гость, вокруг которого было разлито столько почтения, пил дорогой кофе большими глотками, прихлёбывая, как деревенский мужик, и, чавкая, жрал конфеты и печенья так, будто его год не кормили. Ему было наплевать на то, как это выглядит со стороны, ему не было никакого дела, какое впечатление он произведёт на окружающих его людей, потому как и на них ему было глубоко наплевать. Так же вёл себя и Салтыков; Олива вполне допускала мысль, что однажды и он может стать миллионером, но, какое бы положение в обществе он ни занял, всё равно как был свиньёй, так и останется, ибо главное, что отсутствовало у него начисто — это чувство уважения. Воспитанный человек, следящий за чистотой своего тела, своей внешностью, своими манерами и речью, уважает себя и тех, кто рядом с ним находится, тогда как невоспитанный, грязный, распущенный и похабный не уважает ни себя, ни окружающих.

Да и вообще, думать о таком говне как Салтыков в этот прекрасный летний день было бы просто кощунством, поэтому Олива тряхнула головой, поспешив отогнать от себя грязные воспоминания и, сбежав вслед за Аней и Настей к ручью, запела:

— Какой чудесный день!

Какой чудесный пень!

Какой чудесный я

И песенка моя, ля, ля, ля…

— Вот что значит — человека только что выпустили из психушки, — заметила Аня, обращаясь к Насте, — Иногда это бывает полезно…

— Да, Оливе нашей пребывание в психушке явно пошло на пользу, — согласилась Настя.

Олива ничего не ответила и только погладила ладонью ствол ясеня и, прижавшись щекой к тёплой и шершавой коре дерева, закрыла глаза и блаженно заулыбалась.

— Что-то я проголодалась, — сказала Аня, — Что у нас сегодня на обед?

— На обед у нас сегодня будут щи из щавеля, — ответила Олива, — Мать привезла из деревни целую банку отменного щавеля! Я так обожаю щавелевые щи — сто лет их не ела…

— А второе?

— А на второе будут ёжики с зелёным горошком. Кстати, ещё крабовый салат, как ты любишь, а ещё свежие огурцы и помидоры. А на третье будет компот из персиков, а ещё будем пить чай с шоколадом и черничным пирогом, который испекла Настя. Так что у нас сегодня будет пир на весь мир!

— Хватит, хватит, хватит! У меня уже слюнки потекли…

— Тогда пошли!

Девушки стремительно вышли из леса и пошли к дому Оливы, неся в руках букеты из лютиков и анютиных глазок. Настроение у всех было такое же превосходное и безоблачное, как этот ясный и жаркий июльский день. Придя домой, они с наслаждением съели по тарелке щавелевых щей и по котлете с зелёным горошком, и теперь организованно пили чай с черничным пирогом. Мать Оливы готовила хоть и очень редко, но вкусно, и подруги любили обедать у Оливы.

— А как насчёт того, чтобы отправиться купаться после полдника? — подала идею Аня.

— Отличная мысль! — вдохновилась Олива, — Я возьму свой надувной матрац.

— А вечером устроим танцы! — подхватила Настя, — Мы так редко собираемся вместе, что надо пользоваться каждым мигом, каждым мгновением.

— Круто, круто! — в восторге заверещала Олива, — И будем делать тяни-толкай!

И, включив Дискотеку Аварию, все затанцевали, ещё не успев до конца дообедать.

— Раз-два — веселись, братва! Три-четыре — пока не обломили, Пять-шесть — пока здоровье есть, Семь-восемь — покуда ноги носят. Восемь-семь — это понятно всем, Шесть-пять — не надо объяснять, Четыре-три — с ночи до зари, Два-один — веселимся, блин!