Жемчужница
Шрифт:
В комнате несколько секунд висело молчание, густое и плотное, словно тягучая патока, и мужчине казалось, что она затапливает его своей обречённостью и отчаянием. Он встряхнул головой, надеясь прогнать гнетущие мысли, но они подобно стервятникам набросились на него, стоило лишь ослабить защиту, будто он был какой-то падалью, кем-то совершенно беззащитным.
— Это не болезнь, брат. Я и правда люблю тебя, — все же донеслось до него как-то приглушенно, и Мана с присвистом втянул воздух, обжигая лёгкие стремительными порывами
— Ты просто слишком ко мне привязан, это пройдёт со временем, — просипел он так, чтобы близнец обязательно его услышал, и, как только Неа шумно поднялся и, помявшись перед дверью, ушёл, с горестным стоном осел на пол.
Это и был тот самый выход, единственный правильный выход, о котором говорила Алана. Только вот внутри всё равно все металось из одного угла в другой, будто он был все ещё в клетке.
Мана прикрыл глаза, уверяя, заставляя себя успокоиться, и улегся в кровать, подхватив из сумки книгу и не желая даже покидать сегодня комнату.
========== Тринадцатая волна ==========
Тики с нежностью пронаблюдал за тем, как Алана будит Изу, и облизнул до сих пор горящие от поцелуя губы.
Ему хотелось еще, и сейчас он совершенно не интересовался тем, что там произошло ночью между близнецами. Потому что у него вообще-то была и своя жизнь, и ему хоть ненадолго хотелось как-то… скрасить ее?
Впрочем, это определение здесь было не к месту. Скорее… он хотел побыть с Аланой еще хотя бы недолго. Гладить ее, целовать, ласкать, нежить в своих объятиях, мягкую и теплую, совершенно потрясающую и абсолютно не похожую на ведьму или кого-то вроде.
Мужчина глубоко вздохнул, отгоняя от себя мысль о том, как давно не видел русалку обнаженной — хотя вообще-то в последний раз он ее перевязывал вчера, и сейчас… снова подходило время.
Правда, проблема была в том, что Алане больше не требовались перевязки. Ее шрамы затянулись, и от них остались только рубцы.
Единственное воспоминание о похожих на паруса плавниках.
Девушка ласково погладила зевающего Изу по голове и чмокнула его в макушку, тут же крепко прижимая к себе и слегка раскачиваясь.
— Мы сегодня поздно, да? — обратилась она к Тики с улыбкой, и тот, засмотревшись на нее, что-то неразборчиво промычал в ответ.
Алана рассмеялась, ласково сощурив глаза, и потёрлась щекой об ухо заалевшего и разнеженного ото сна Изу, отчего у Микка внутри все вспыхнуло — она была похожа в этом жесте чем-то на мать, не на Лулу Белл, конечно, которая была довольно черствой и лишнего объятия сыновьям не желала дарить, а на Катерину, чьей нежности и мягкости хватало на всех дворцовых детей.
Тики сглотнул, пытаясь избавиться от наваждения, от желания броситься к ней и обниматьобниматьобнимать, и неловко закусил губу, стараясь выглядеть не таким растерянным, каким на самом деле себя ощущал.
Потому что прикоснуться к Алане хотелось до
Тики чувствовал себя так, словно дурил Алану, словно был каким-то вором, словно, дракон все спали, осквернял её таким вниманием: грязным, томящим, скрытным, неразрешённым. Ведь он не был её женихом, не был даже ее мужчиной, а всё равно вел себя так, рассматривал и касался её так, будто девушка… была его невестой.
— Ты себя как вообще чувствуешь? — просипел Микк, присаживаясь на кровать рядом с ними и любуясь, как серебрятся длинные растрёпанные пряди в солнечных лучах.
— Все хорошо, не волнуйся, — девушка перевела на него взгляд и ласково сверкнула глазами, глядя куда-то ему на грудь.
На душу?..
— Хорошо, — Тики постарался улыбнуться и медленно кивнул. — Тогда, я думаю, пора заканчивать с перевязками. Шрамы ведь… — он запнулся, ругая себя за то, что напоминает ей, но заставил себя продолжить, — шрамы ведь затянулись.
С лица девушки — нежного, румяного — тут же схлынула вся краска, и мужчине жгуче захотелось зацеловать ее, как будто совершенно огорошенную его словами.
— Да… — Алана как-то странно скривила губы, как будто попыталась улыбнуться, и вздохнула. — Конечно. Это уже не… не нужно.
Тики обругал себя последними словами за эту безобразную сцену и задушил новое желание поцеловать ее, ограничиваясь мягким поглаживанием по голове.
Так ведь делал Мана, верно? Значит, это достаточно безобидно и невинно, так?
Ведь достаточно и того, что Тики спал с ней в одной постели, обнимал ее по ночам, заплетал ей косы, символизирующие их отношения (хотя это было ложью, ложью!), и постоянно… постоянно всячески ее касался.
А вчера — не сдержался и поцеловал.
Нет, это определенно было пора заканчивать, или в один прекрасный день он не сдержится снова, сорвется и навсегда ее оттолкнет. И Алана больше никогда даже не посмотрит в его сторону, не то что позволит к себе прикоснуться или что-то вроде того.
Она же такая невинная и наивная, такая потрясающая в своей неземной красоте, что лишний раз притронуться к ней даже страшно — а вдруг это касание разобьёт тонкие фарфоровые руки?
— Не вини себя, хорошо? — вдруг шепнула Алана, улыбаясь так мягко, так сокровенно, что внутри у Тики словно бескрайнее море разлилось. Он почувствовал себя таким трепетным, таким безвольным, таким влюблённым, что на мгновение даже смешно стало. — Перестань винить себя и отравлять виной нашу… — девушка запнулась, слегка нахмурив брови, а мужчина замер, удивлённо воззрившись на неё, — дружбу, — выдохнула она и раскрыла глаза, невероятно серые глаза.