Жемчужница
Шрифт:
Однако Микку было только в радость. Сам отвлекся от неприятных мыслей и других отвлек. Русалка не переставала улыбаться, Изу тоже выглядел довольным донельзя, да и братцу мужчина обеспечил не самый худший день, пусть он и начался не лучшим образом.
Портила всё, правда, неуклюжая слежка Лави, которому, видно, никогда в жизни следить не приводилось, иначе бы делал он это куда более незаметно. И чего этому тритону неймётся? Неужели он таким образом к Алане и присматривается? Или же, что было более вероятным, присматривал за Тики с остальными, потому что по его словам русалка была чуть ли не людоедкой, жестокой безумной
И это было удивительно, потому что, дракон всё сожги, Микк ничего такого за девушкой не заметил. И не замечал на протяжении всего их путешествия, а оно длилось уже с месяц, между прочим! Ну острые у неё зубы, да, ну любит она сырую рыбу, хотя по сути сама наполовину рыба, ну угрожала она несколько раз водяными копьями, но у неё тогда была истерика! Не было в Алане ничего кровожадного и жестокого — сколько бы Тики ни всматривался, сколько бы ни пытался понять, что у неё на уме.
Жестокость она проявила лишь раз: когда Сцилла бросилась к мужчине с желанием убить его. И это было по-настоящему страшное и завораживающее зрелище, потому что Алана тогда выглядела как безжалостная древняя богиня, ещё более неземная, чем когда пела несколькими минутами ранее, чтобы успокоить все вокруг. Были ещё азарт и угроза, когда они встретились впервые, но тогда это тоже было оправдано и не так опасно — русалка впустила Тики себе в бухту, чтобы проверить его мысли и чувства. И как же стыдно было сейчас ему, стоило лишь вспомнить, как он пытался её обмануть, хотя девушка видела любое его метание, любую попытку соврать или что-то утаить.
Но Лави считал её безумной ведьмой, и, если честно, эти опасения начинали уже раздражать и откровенно злить. Ну что за дух потянул этого тритона следить за ними? Неужели боялся, что Алана вдруг нападёт на них всех, а Тики не сможет отбиться? Хотя… если вспомнить, что сам Лави, с которым у мужчины всегда была ничья в дружеских поединках, говорил, что победить русалку не смог, то тогда его мысли были немного понятны — беспокоится все же, но, о драконы, как же такое отношение бесило! Ведь девушка ни разу не показала, что вообще способна напасть на них. Она же была такой хрупкой и доверчивой, такой ласковой и нежной, нуждающейся в опеке, что Тики даже и подумать не мог, что Алана способна по своей воле кинуться на них.
И именно поэтому стоит поговорить с этим непутевым следопытом, который мелькал на протяжении всей их прогулки так, что даже девушка стала к вечеру недовольно коситься в его сторону.
Тики оставил Алану, вновь вдохновенно рассказывавшую какую-то морскую легенду, и Изу на попечение Неа, который заверил, что все с ними будет хорошо, и отправился на поиски Лави. Тот, к удивлению, нашёлся быстро: стоило только выйти наружу, как тритон вышел из-за угла и поприветствовал его взмахом руки.
— Какие у вас, однако, доверительные отношения, — заметил он сразу в лоб. Тон у него был такой насмешливо-подозрительный, что Микка просто передернуло. Это было почти что глумление, а он его не сносил. — Прямо нареченные, и правда. А то, что ты ее то и дело по бедрам гладишь, а она дается — это тоже часть плана?
Тики нахмурился еще сильнее прежнего и скрестил руки на груди, готовясь к новой словесной стычке с другом. Который уже второй день жутко его раздражал.
— А причем здесь это? — настороженно осведомился он, вскидывая брови.
С
Тем паче, что он затронул очень спорную в сознании Тики тему. Ведь мужчина так точно и не знал, почему трогать свои бедра русалка разрешала только ему. Он мог только предполагать, а Мана ему ничего не говорил. Так что…
В общем, стоило послушать, наверное?
Дик (Лави, Лави) вскинул подбородок как будто даже удивленно — и хмыкнул:
— Так русалки же по обычаю не дают прикасаться к своим бедрам никому, кроме нареченных, — вид у него был такой самодовольный и расслабленный, словно он сообщал неучу нечто совершенно очевидное.
Тики замер, сжав пальцы едва ли не до боли, и ощутил, как его затрясло, причем, даже почти заметно.
…это было так? Или не так?
Тики не знал точно, потому что никто особо не просвещал его, как уже говорилось, и он не знал…
Верить ли Лави? Парню, который был его другом, но скрывал даже собственное имя.
Или верить Алане? Которая вообще ему не говорила ничего.
Только трогала. Только гладила. Только прижимались.
Лави, кажется, заметивший выражение его лица, ошеломленно распахнул глаза.
На минуту у таверны воцарилось молчание, а потом… Потом все-таки парень, прикусив губу, выдохнул:
– …ты что, не знал?
Нет, не знал. Нет, не знал, не знал, незналнезнал, но определённо точно мечтал об этом. Думал об этом. Запрещал себе думать об этом.
Тики судорожно втянул воздух, слыша, как он со свистом наполняет его совершенно опустошённые лёгкие, чувствуя, как внутри всё наполняется лёгкостью, от которой можно было взлететь при любом даже самом слабом порыве ветра, понимая что-то сокровенное, что-то, что осознать пока было слишком сложно.
Потому что мужчине не нужно было видеть души, чтобы поверить сейчас Лави, на лице которого на несколько секунд застыло искреннее удивление.
Неужели Алана тоже?..
Неужели?..
Тики мотнул головой, всё ещё не веря, вся ещё отказываясь верить, но безумно желая, жаждая сделать это.
Лави, однако, в следующее же мгновение хрюкнул, сгибаясь пополам, и захохотал так, что тут же захотелось дать ему в живот.
— Тебя и правда обраслетили без твоего же ведома, — смеялся он, став внезапно таким простым и незлобным, таким, каким был до того, как Тики отправился в плавание за русалкой, плачущей самоцветами. — Ты хоть понимаешь, насколько хвост у русалок священен? Они мало того, что позволяют касаться его только семье и подругам, так ещё и любое касание к ним — словно человеческие поцелуи, смекаешь?
Тики с ужасом ощутил, что краснеет. Он всеми силами постарался справиться с этим (с этим ужасом, о нет, он не будет краснеть при этом рыжем нахале!), но вышло у него явно не очень-то хорошо, потому что Лави захохотал уже в открытую, не в состоянии какое-то время выдавить ни слова из-за душащего его приступа веселья.
— Да ты еще и… и покраснел! — все никак не мог успокоиться приятель. — О океан и морские цари, это просто потрясающе!
В конце концов терпение совершенно красного уже от всей этой гадкой ситуации Микка лопнуло, и он отвесил ученику Книгочея хороший подзатыльник, побуждая этим прийти в себя.