Жена Гоголя и другие истории
Шрифт:
— Что за чушь! К тому же ты забываешь, что она сама назвала тебя Марио.
— Так тем хуже! А ты болтун!
— Это почему?
— Обещал, что в момент поцелуя я смогу почувствовать себя самим собой.
— Давай оставим бесполезные встречные обвинения и перейдем к выводам. Ты решительно считаешь, что, будь у тебя другое имя, другим был бы и результат твоего ухаживания? Например, не появился бы плутишка Джамбаттиста и не помешал бы вам, состоялся бы запланированный поцелуй,
— Вполне возможно.
— Если ты и впрямь так считаешь, то ты безумец. Наоборот, все свидетельствует о том, что, даже приблизив свои губы к губам девочки, ты как был, так и остался Марио. Не говорю, марионеткой. Марио — кошмарио! Ну что с тобой поделаешь?
— И все же?
— Ох, сколько раз мы уже произносили это «и все же»!.. Предположим, некто, отчаявшись жить (существовать), выбрал себе имя, или назвал себя, или был назван Некто. Если хочешь последовать его примеру...
— Молодец! А другой взял быка за рога и назвал себя Никто.
— Да, но его оставь в покое, он не имеет с тобой ничего общего. Он назвал себя Никто, потому что кое-что из себя представлял.
— Это уже нечто новенькое. Но, может, мы говорим о разных Никто... Только время теряем, предаваясь целыми днями этим интеллектуальным спорам.
— Весьма сожалею.
— У меня появилась идея.
— Наконец-то.
— Ты не думаешь, что мое имя нуждается в искуплении, как первородный грех?
— Очень может быть.
— Продолжай.
— Я? А впрочем, почему бы и нет? Верно, оно будет тяготить тебя или останется чем-то непереваренным и неудобоваримым, вроде шляпки гвоздя, пока не искупишь его кровью.
— Кровью?
— Разумеется, кровью, и как положено — невинной. Или ты забыл свои обязанности убийцы?
— Нет-нет.
— Образно выражаясь, мы могли бы сказать, что оно — твое имя — останется мертвым грузом, покуда ты не обагришь его кровью. Кровью, слышишь? В конце концов, следует его узаконить. Ясно?
— Куда уж яснее! Но если я правильно понял, разве соблазнить неопытную девушку, а затем ее безжалостно покинуть не равносильно тому, чтобы обагрить его кровью — имя то есть?
— Э, нет, не ловчи. Может, и равносильно, но неравнозначно. Помнишь нашу старую песенку?
Бескровная победа — Пустая сказка, миф. Мы празднуем победу, В крови ее добыв... — Тише!
— Тупица! «Сказка, миф».
— Да ну тебя...
— К черту? Это мой удел и моя стихия.
— Так что же ты посоветуешь на прощанье?
— Убить мальчонку Джамбаттисту.
11
Студент, подающий большие надежды, защитил дипломную работу по русской литературе. В числе прочих членов экзаменационной комиссии был старик Гвидо Маццони, который, разумеется, мало разбирался, да и не особенно стремился разобраться, в том, о чем шла речь. Пока продолжался экзамен, он, свесив моржовые усы, не отрываясь, царапал ручкой по своим листочкам, а затем оставил их в аудитории, но какой-то доброхот листочки подобрал, и тогда выяснилось, чем занимался преподаватель: выводил на разный манер «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Так, наверно, Марио, воспротивившийся собственному имени, повторял на все лады звучную ямбическую строчку «Убить мальчонку Джамбаттисту». Повторял, и все: ничего определенного фраза ему не подсказывала. Убить, изучив сначала привычки жертвы, разработав план, — чистая демагогия. Все, милостивые государи, упиралось в непреодолимую помеху, а именно в поступок, и его ошибка состояла в том, что он считал себя способным на столь серьезный шаг (способным преодолеть внутреннее неприятие такого поступка)...
Верно было также и то, что был он человеком рассеянным, и образ мальчика вытеснялся образом... образом... А это была уже знакомая область: женщины, а главное, грезы о них, удобные тем, что ни к чему не обязывают, не требуют непременного осуществления... Эта сестренка! Что у нее там, под ресницами?
— Под ресницами, говоришь?
— Да, именно, потому что там, похоже, таится и оттуда исходит...
— Ее наивная агрессивность? Значит, опасность грозит оттуда, из этой засады?
— Откуда же еще? А что ты тут делаешь, кто тебя звал?
— Не придирайся, случаи моего вмешательства, к сожалению, участятся и будут все меньше связаны с твоим желанием меня видеть. Настанет такой момент, когда мне придется вести тебя шаг за шагом либо сбросить со сцены.
— «Засада», пожалуй, мне нравится. Лесная засада.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты обратил внимание, что брови, у нее густые и почти сросшиеся на переносице?
— Обратил.
— Ты не думаешь, что она с годами может стать волосатой?
— Глупости! Бывают женщины со сросшимися бровями и при этом гладенькие, беленькие, с чистой кожей.
— Безволосые?
— Ну есть волосы, где положено. Я знал одну...
— Ты?
— Я в тебе или ты во мне. Она ведь брюнетка, твоя малышка, или нет?