Жена на продажу, таверна на сдачу
Шрифт:
Договорить ему не дали.
Сверху, стараясь ступать твердо и уверенно, спустился Карл.
Хозяин таверны.
Глаза его все еще были красны от слез, а лицо бледно.
Но он уже успокоился и не выглядел потерянным.
— Ты все это время обкрадывал меня, — зло бросил он в лицо отцу. — Жил в этом доме, управлял всем, все забирал себе! Голодом меня морил! — выкрикнул он и треснул кулаком об перила.
— Но-но-но, — затараторил Якобс, — я же читать не умею! Откуда мне было знать, что там написано?!
— Так вторая копия завещания должна быть в управе, — вдруг вступился законник. — Вам не нужно было думать! За вас давно обо всем подумали другие! И вам могли не сказать, что там написано!
— Забыл, — попытался наивно выкрутиться Якобс.
Карл чуть качнул головой.
— Не такая уж плохая у тебя память! — горько ответил он.
— Вообще-то, за такое мошенничество полагается строгое наказание! — снова влез законник. — Как минимум сотня плетей! Прикажете его наказать, мастер Карл?
— Делайте с ним то, что положено по закону, — ответил Карл.
— А-а-а-а! — заверещал Якобс. Но его крепко ухватили за руки, не позволили скрыться.
— Убирайся! — сердито выдохнул Карл, гневно кривя губы. — Чтобы никогда я тебя не видел! И не смей даже близко подходить к моей таверне!
— Но на что ж я буду жить?! — возопил Якобс, извиваясь, как пиявка. — На что?
— Раньше на до было об этом думать, — злорадно влез эльф.
— Ты просил двенадцать серебряных, — произнес Карл. — Вон они, валяются на полу. Бери их и убирайся навсегда. Этого хватит, чтоб начать новую жизнь… если у тебя достанет ума распорядиться ими правильно.
Эльф с укоризной глянул на мальчишку.
— Ну, зачем, — протянул он. — Этак он вообразит, что снова сможет паразитировать на вашем добром сердце. И, получив заслуженных тумаков, снова притащится сюда.
— Ни гроша больше не дам, — зло ответил Карл.
Якобса отпустили, и он с жадностью бросился на разбросанные деньги. Пополз по полу, обдирая на коленках чулки и собирая трясущимися руками монеты.
— А можно ли попросить вас, — обратился Карл к законнику, — составить бумагу, где будет написано, что Адель свободна? Она заплатила выкуп.
— Ну, разумеется! — радостно воскликнул законник, потирая руки. — Если вы нальете мне пивка, то я могу сделать это сейчас же!
***
И уже далеко за полночь законник ушел. А в моих руках осталась бумага, подтверждающая мою свободу.
Все!
Теперь можно было выдохнуть. Теперь можно работать в таверне, просить у шкафа много вкусного, готовить чудесные блюда и разбогатеть.
А я вдруг расклеилась.
Уселась на лавку за столом, уронила руки на колени, и встать не могу.
Смотрю на бумагу, а слезы так и текут по щекам.
— Адель, что же ты плачешь? — осторожно спросил Карл. — Ведь все же хорошо! Клянусь, я не подпущу теперь его близко
Какой добрый и хороший мальчик этот Карл… Я головой киваю, а сама реву.
— Воды, может, тебе принести? Или кружечку пива?! Тебе нужно успокоиться.
— Коньяк, — сказал Феланор твердо. — У нее истерика. И лучше б ей взять себя в руки, а то это нервное потрясение может перерасти в горячку. Живо!
Карл заметался.
Откуда ему было знать, что такое коньяк и где его взять?!
— В нашем шкафу, Карл, — подсказала я, икая от слез. — Он там стоять… должен.
Я изо всех сил старалась взять себя в руки и представить себе тот самый коньяк, что приглянулся эльфу. Но мысли все расплывались, и я плакала дальше.
Продажа на базаре, тяжелая работа в таверне, Якобс этот ненормальный с угрозами и желанием жениться, похищение… нет, это слишком для моих нервов!
— Я просто устала, — всхлипывала я. — Я очень, очень устала! Вот сейчас быстренько доплачу, и пойду готовить завтрак.
Но доплакать не получалось.
— Мои красивые занавески! — выла я, глядя на окно, разоренное Якобсом. — Самые лучшие из тех, что были! А венок над камином был хорош! Я так старалась, красоту наводила!..
И мне правда казалось, что все мои труды пошли прахом. И все разорено и в запустении.
— Я куплю вам новые, — утешил меня эльф. — Еще лучше.
Он принес теплой воды. Осторожно обмыл ссадины на моих запястьях и даже перевязал их бинтами. Теми самыми, что лежали в его походной сумке и что он готовил для себя.
— Не часто принцы мне руки моют, — всхлипывала я, все старясь пошутить. Но от этой шутки заревела еще пуще.
Вернулся Карл с виноватым выражением на лице.
Нет, коньяк-то он из шкафа принес. Только не парадную красивую бутылку, а порядком уже отпитую, залапанную чьими-то руками.
И кислый огурец на блюдечке.
Почему-то.
Видно, я была в таком раздрае, что наколдовать смогла только их.
«Да, — трагично подумала я. — Примерно так я себя и чувствую! Использована, опустошена и прокисла! Если б шкаф был художником, то творил бы в стиле символизм!»
Но даже в ополовиненной бутылке коньяк оставался коньяком, крепким и отличным.
Феланор, особо не церемонясь, раздобыл три небольших рюмки, вроде тех, из которых папаша Якобс хлестан самогон, и налил всем поровну.
— Тебе тоже не помешает, — сказал он изумленному Карлу. — Успокоишься. Крепче будешь спать. А когда проснешься, все беды окажутся уже ничего не значащим прошлым. Ну?
В меня коньяк он влил почти силой, и я, задохнувшись от его крепости и аромата, который стал отчего-то насыщенней, тотчас замолкла и перестала хныкать. И кислый огурец пришелся как нельзя кстати, несмотря на свой непрезентабельный вид.