Женщины в русском освободительном движении: от Марии Волконской до Веры Фигнер

Павлюченко Элеонора Александровна

Придавая большое значение женскому вопросу, Н. Г. Чернышевский в то же время не абсолютизировал его. Правильно отмечая, что Чернышевский женский вопрос "не считал первым и думал другую думу", Н. В. Шелгунов заблуждался, полагая, что тот "не придавал особенного значения" статьям М. Л. Михайлова.

Будь это так, вряд ли редактор Чернышевский печатал бы в своем журнале статьи, представлявшиеся ему маловажными, тем более что в целом генеральная мысль Михайлова- "пока женщины не будут с нами, мы будем отставать от движения и лишать его должных сил" - выражала точку зрения лагеря революционной демократии. Вместе с тем Чернышевского не могла устраивать и известная ограниченность "творца женского вопроса", рассматривавшего

его изолированно от других проблем современности и связывавшего спасение современного ему "больного" общества с "коренные преобразованием женского воспитания, общественных нрав женщины и семейных отношений"¹⁵.

Среди поборников женской эмансипации находились и такие горячие головы, которые ставили женский вопрос во главу угла. А. И. Герцен вспоминал о В. И. Кельсиеве, который, приехав в 1859 г. в Лондон, "пуще всего" хотел писать именно о нем. "Пишите прежде,- говорил ему Герцен,- об освобождении крестьян с землей. Это первый вопрос, стоящий на дороге"¹⁶.

Своеобразным знамением времени стала крылатая фраза Д. И. Писарева: "Женщина ни в чем не виновата",-которая прозвучала в 1801 г. в его статье "Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова". В этой статье, в частности, говорилось: "Мужчина гнетет женщину и клевещет на нее... Мужчина, постоянно развращающий женщину гнетом своего крепкого кулака, в то же время постоянно обвиняет ее в ее умственной неразвитости, в отсутствии тех или других высоких добродетелей, в наклонности к тем или другим преступным слабостям...

Пора, мне кажется, сказать решительно и откровенно: женщина ни в чем не виновата. Она постоянно является страдалицей, жертвой или, по крайней мере, страдательным лицом"¹⁷.

Сейчас нам кажется смешным и наивным с такой страстностью писать о необходимости уважения к женщине, о том, что она такой же человек, как мужчина, и имеет равные с ним права на труд, на образование, на общественную деятельность. Но в середине прошлого столетия такие слова для одних звучали как откровение, а другими воспринимались как революционное потрясение основ общества. Находились такие люди, которые серьезно считали, что загнанного на каторгу М. Л. Михайлова бог покарал за то, что он "хотел снять узду с женщин"¹⁸.

А. И. Герцен писал: "Чернышевский, Михайлов и их друзья первые в России звали не только труженика, съедаемого капиталом, по и труженицу, съедаемую семьей, к иной жизни. Они звали женщину к освобождению работой от вечной опеки, от унизительного несовершеннолетия, от жизни на содержании, и в этом-одна из величайших заслуг их"¹⁹.

Идеи равноправия, всеобщего образования, необходимости труда для женщин привилегированных классов, буквально висевшие в воздухе и материализованные на страницах передовых журналов, вызывали горячее сочувствие и отклик думающих представительниц прекрасного пола. Они воспринимали идеи Чернышевского, Добролюбова, Писарева о том, что в женщине имеются "задатки будущего богатого развитая, будущей плодотворной, любвеобильной деятельности" (Писарев), что необходимо лишь создать условия для развития этих задатков. И начинали действовать.

"Здесь идут от идеи..."

Она была без кринолина - обязательной принадлежности тогдашнего женского костюма, с обстриженными в скобку, как у мужиков, волосами, в темном шерстяном платье. Маленького роста, некрасивая, войдя впервые и дом, крикнула резким громким голосом: "Что здесь-баб принимают?" Во время спора она вскакивала с места, неистово кричала на весь дом и изо всей силы стучала кулаками о стол или стул - что подворачивалось под руку, при этом, но петушиному наскакивала на своего противника и так близко придвигалась

к его лицу, что разбирал страх: еще минута и она пустит в ход кулаки...²⁰

Не правда ли, приходит на память "передовая женщина" Авдотья Ннкитишна или Евдоксия Кукшина? Но это не персонаж из романа "Отцы и дети", придуманный И. С. Тургеневым. Это вполне реальное лицо - Е. А. Макулова, переводчица одной из петербургских редакции известная нигилистка с княжеским титулом, находившаяся под надзором полиции. Одним словом, женщина из породы новых людей.

Еще задолго до публикации романа "Что делать?" Н. Г. Чернышевского, в начале 50-х годов XIX в., в России появились новые люди. Если для первой четверти того столетия новый человек - дворянский революционер, декабрист, то для середины века - демократ, разночинец, выходец из семьи священника или мелкого чиновника, получивший образование. Избавляясь от родительской опеки или, хуже того, домашнего ига, новые люди толпами хлынули в обе столицы, чтобы разрушать старые основы, идеалы и утверждать свои, новые. Среды них было немало женщин.

Появление людей, занятых полезной общественной деятельностью, помогающих обездоленным, в условиях российской жизни действительно было явлением новым и весьма характерным. В столицах и провинции честных, хороших людей к началу 60-х годов оказалось так много, что Чернышевский назвал Лопухова, Кирсанова и Веру Павловну "обыкновенными людьми". В университетах, среди читателей прогрессивной литературы, в школах, в больницах, в пауке они задавали тон, распространяли передовые идеи, обучили и воспитали несколько поколений. Тысячи людей из всех сословий благодаря им освободились от духовного рабства, нашли свой путь в жизни.

Непримиримость к социальной несправедливости, к политическому и духовному гнету царизма, вера в грядущие великие перемены, нетерпеливое ожидание этих перемен и страстное желание работать для их ускорения, мысли о долге перед народом, стремление служить ему бескорыстно - вот что было характерно для нового человека эпохи первого демократического натиска на самодержавие. Новые люди стремились перестроить всю жизнь на новых, разумных началах. "Разумный эгоист" - термин, рождением которого мы обязаны Н. Г. Чернышевскому.

В 1850-1870-е годы общественно-демократическое движение, резко отрицавшее господствующую идеологию, мораль, бытовые нормы наведения, обозначалось также термином "нигилизм". "Нигилизм у всех на языке,-писал в 1863 г. в "Современнике" М. А. Антонович,- все о нем толкуют, как о предмете, известном и определенном, хотя никому не приходит в голову объяснить смысл этого слова и характер тех явлений, которые хотят им обозначить"²¹.

Действительно, при всей распространенности этого термина его крайне произвольно толковали и понимали современники, а затем и исследователи русского освободительного движения.

Нигилизму как социально-нравственному явлению были посвящены специальные монографии, изучались также происхождение и история самих слов "нигилизм", "нигилист"²². В результате коллективных усилий было установлено, что "настоящая история" термина "нигилизм" начинается "только с того момента, когда И. С. Тургенев применил его к типической психологии шестидесятника; внезапно, с чудодейственной быстротой, оно приобрело новый смысл и силу влияния"²³. Хотя еще до Тургенева слово имело довольно широкое распространение и употреблялось Н. Надеждиным (1829 г.), Н. Полевым (1832 г.), В. Белинским (1836 г.), М. Катковым (1840 г.) и другими, без его романов оно никогда не приобрело бы такого огромного распространения как в России, так и за границей, какое имело в 1860-х годах и позднее.