Жеребята
Шрифт:
– Баэ, - сказал он ласково.
– Баэ! Вот, попей.
Баэ шевельнулся и вцепился в губку зубами. Он пил долго, не открывая глаз.
– Ли-Игэа, - прохрипел он.
– Вы бы меня усыновили, а не этого кривоногого... Я бы сыном вам был... А того пусть Миоци забирает. Я же фроуэрец, у меня и волосы белые...Правда.
– Вот и я, мальчик мой, - раздался голос Иэ.
– Как ты? Аэй приказала Каэрэ в дом перенести, уж у нее-то всегда все под присмотром... Небо! Баэ стал пить? Дитя мое, ты, воистину, самый лучший
Карисутэ
Каэрэ лежал на веранде, у тяжелой бархатной завесы, отделяющей его ложе из свежескошенного сена. Аромат сена - Каэрэ знал, что по распоряжению Игэа, в его матрас положили особые лекарственные травы - был крепким и терпким, от него кружилась голова. Каэрэ хотел спать, но страх перед сновидениями и боль в руке не давали ему покоя. Он лежал, полузакрыв глаза, погруженный в тревожную дрёму. Отрывки мыслей, воспоминаний и грез словно всплывали перед его мысленным взором, порой звучали в его голове - будто кто-то проговаривал громко его мысли.
"Уж, это уж, а не змея... ядовитые змеи... яд Уурта... Сашиа... лодка... дядя Николас.. . туман... конь... карисутэ... Эна... Циэ, кто такой этот Эна?.. убегай делать будем... нет, я не поклонюсь Уурту... нет... нет... нет!.."
– Мкэ Каэрэ!
– схватил кто-то его за руку.
– Вам больно?
Он открыл глаза и увидел Огаэ.
– Вам больно?
– испуганно повторил ученик белогорца.
– Вы кричали во сне!
– Я не сплю, - кратко ответил Каэрэ.
Что надо здесь этому мальчишке? Шел бы читать свои гимны в другое место.
Но Огаэ не уходил. Он сел на циновку у ног Каэрэ, достал нож, ветку луниэ и принялся мастерить игрушечную лодочку. Каэрэ внимательно следил за ним, потом вдруг сказал:
– Не так. Дай-ка сюда!
Он забрал у растерянного мальчика ножик и стал очищать от коры ветку. Нож дрожал в его руке, но он медленно и упорно срезал пласты зеленовато-коричневой коры, и горький запах, похожий на запах полыни, разливался в воздухе.
– Я стал ее делать - знаете, почему?
– спросил Огаэ шепотом, словно просил не выдавать его Миоци или кому-то другому.
– Это же - знак карисутэ. Лодка.
Он замолчал, поняв, что все равно не сможет понятно объяснить, отчего, пока никого нет, он пришел сюда, на пустую веранду, с неструганной палкой. Разве можно прямо сказать этому странному чужеземцу, который чудом спасся от яда Уурта, что он, Огаэ, хочет расспросить у него про карисутэ?
– Знак карисутэ?
– равнодушно спросил Каэрэ, поднимая взор на Огаэ и тяжело дыша. Тот смущенно захлопал глазами.
– Вы... что-то знаете про карисутэ?
– еще тише спросил он, набравшись смелости.
– Нет, - пожал плечами Каэрэ.
– Не знаю ничего. И знать, по правде, не хочу.
– Карисутэ?
– раздался чей-то чужой и одновременно знакомый голос.
Огаэ вскочил
– Мкэ ли-шо-Миоци!
– радостно завопил мальчик, бросаясь к ли-шо-шутиику. Тот благословил его, но не поднял на руки, и даже не поцеловал.
– Простите, - спохватился Огаэ.
– Благословите, учитель Миоци!
Миоци без улыбки покачал головой.
– Беги, скажи ли-Игэа и Аэй, что я приехал, - негромко произнес он, садясь рядом с ложем Каэрэ.
Тот молча смотрел на жреца Всесветлого, сжимая в кулаке нож и незаконченную лодочку.
– Здравствуй, Каэрэ, - проговорил Миоци.
– Здравствуй, - делая усилие над собой, ответил тот.
Волосы Каэрэ уже немного отросли, и колючие темные пряди топорщились в разные стороны.
– Как ты себя чувствуешь?
– спросил Миоци.
– Хорошо... спасибо, - с издевкой ответил Каэрэ, смерив жреца ненавидящим взглядом.
Миоци забрал - почти вырвал - из его рук лодочку и ножик - словно они были полны яда - и бросил их на доски пола.
– Ты - карисутэ?
– резко спросил он.
– Нет, - с полной искренностью и невыразимым презрением ответил жрецу тот.
– Признавайся!
– настаивал Миоци, нависая над ним.
– Тебе лучше признаться во всем. Ты карисутэ? Ведь так? Ты учил своим обрядам Сашиа? Ты был с ней? Отвечай! Говори мне правду!
– Нет!
– закричал Каэрэ, почти как тогда, в пыточной камере.
– Нет! Нет!
– Что здесь происходит?
– раздался встревоженный голос Игэа.
– Аирэи...то есть Миоци! Ты приехал, я рад тебя видеть... но отчего ты не предупредил меня? Что с Каэрэ? Каэрэ, тебе плохо?
– взволнованно говорил Игэа.
Бледный, как льняное полотно, из которого шьют священные рубахи жрецов Шу-эна Всесветлого, Каэрэ откинулся на подушки, сжимая кулаки от бессильной злобы. Глаза его лихорадочно блестели, по скулам ходили желваки. Он готов был броситься на Миоци - но не мог. Не доставало сил.
– Каэрэ, не волнуйся так, - Игэа порывисто хватил его за руку своей здоровой рукой и тоже сел рядом с ним, подвинув плечом Миоци.
– Аирэи не сделает тебе ничего дурного. Перестань. Так нельзя. Аирэи, скажи что-нибудь Каэрэ! Скажи, скажи, не молчи!
– он толкнул друга-белогорца в бок.
– Так тебе намного лучше теперь, Каэрэ?
– деланно спокойно спросил Миоци.
– Да!
– заявил Каэрэ. Это "да" прозвучало как "пропади ты пропадом!".
– Твои раны уже затянулись?
– продолжал Миоци, откидывая одеяло, укрывавшее Каэрэ.
– Я взгляну.
– Не трогай меня!
– закричал Каэрэ.
– Не смей!
– Аирэи, - твердо произнес Игэа.
– Не надо так.
– Действительно, раны зажили.
Он полуобнял Каэрэ, слегка сжал его руку и тихо шепнул ему: - Перестань буянить.