Жертвуя малым
Шрифт:
— Нравится, — вынырнув, отвечал он, терпеливо оставаясь на плаву, пока она, обхватив ногами за талию, обмывала твердыми ладошками его шею и плечи. — Спасибо.
— На здоровье! — засмеялась она, и, потеряв равновесие, они оба погрузились с головой в торопливый речной поток».
Я откинулась на спинку дивана.
— Соль, — сказала я, мучительно мысля, — потому что — соль?
— Да, — отвечал Соль, пронзительно на меня глядя. — Именно.
— Но постой, а как же… — начала я, и замолчала, вперив в него взор. Я не знала, как спросить так, чтобы ничего не испортить. Вся моя картина представлений об этом человеке?.. существе? — сидящем напротив, рушилась, как
— Это случайность, что по звучанию оба имени совпали, — глядя на мои страдания, доброжелательно объяснил Соль. Нахмурился. — Или не случайность. Она была мудрой, слышавшей голоса тех, кто обитает в кроне мирового древа. Она слышала их, и они говорили ей больше, чем она могла осознать. Может быть, они рассказали ей будущее. Наверняка, ведь она знала, чем закончится для нее эта игра в жрицу и ее бога.
— Игра? — недоуменно переспросила я. Множество вопросов, начинающихся со слов «А почему тогда?..», вертелось у меня на языке, но вот Соль сказал гоп, и снова увлек меня, и теперь я с замиранием сердца ждала, когда же он прыгнет. А все эти «Почему же тогда?..» я смогу задать и позже. — Разве это была игра?
— Ты ведь видела рисунки, — Соль вздохнул. — И прочла, чем все закончилось.
— Да, но… — я поймала себя на том, что говорю шепотом. Соль, сгорбившись, слушал. — Она погибла в схватке, а он… ты похоронил ее, и дал обещание спасти ее стаю, спасти всех, и отыскать источник всех вещей, эту, как она читается, сейчас… — я листнула лихорадочно страницы, — вот, по знакам «первооснова, отец десяти тысяч вещей», «ала… алсаш… аласактия»?..
— Алсатия, Кора, — устало произнес Соль. — Или Аласта, как называют здешние исконные люди.
Я уставилась на него во все глаза. Так он обещал своей Волчице найти этот диковинный источник? Так он, этот источник, способен спасти всех? Тот самый столичный источник живой воды, о котором говорила однажды донна Фредерика?!
— Не может быть, — сказала я потерянно. Соль смотрел — с любопытством и плохо скрытой жалостью. Словно бы приглашая посетовать: «А что я говорил?!» — Но зачем? И как… даже если источник — та самая Аласта и есть, как ты собираешься спасти стаю? Ведь они… я хочу сказать, ведь они снаружи Купола…
— Стаи больше нет, Кора, — возразил Соль столь угрюмо, что мне сразу расхотелось суетиться и задавать какие-то еще вопросы. — С тех пор, как она… умерла, прошла почти сотня лет. И тогда, когда она… умирала, от стаи мало что оставалось. Больше никогда… ни разу с той ночи не приходил туда, но те, кто бывал в тамошних краях, говорили, что туман закуклился. Они лежат там вдвоем, Молох и она, и они до сих пор сражаются, их бой не прекратится до той самой поры, пока Аласта не будет найдена и освобождена. Понимаешь? Единственная, в этом мире и в том, жрица обречена вечно держать бой со змеем, и, даже если она ошиблась в выборе бога, даже если она выбрала совсем не того, совсем даже не бога, — все равно надо попытаться, надо найти Аласту и освободить, ее, и всех, кто заточен, понимаешь?! — устало дыша, Соль уронил лицо в ладони, массируя пальцами. «Сколько же ему лет? — подумала я, дивясь несоответствию его пухлощекой юношеской внешности и этих исполненных бессильного отчаяния монотонных стариковских движений. — И за все это время он ни слезинки не сумел пролить?»
Я попыталась представить себе, каково это — жить, не умея плакать, но не смогла и сдалась. Я попыталась сложить в связную картину, все, что знала — из дневника, и из тех слов, какие Соль сказал мне только что, — но поняла, что трагическая финальная мозаика не складывается. Соль прожил в своей стае довольно долго, волки сумели раздвинуть с его помощью границы тумана и вернуть жизнь в оскудевшую почву. Но потом… произошло нечто, из-за чего туманная граница была разрушена, а вампиры прорвались на
В левом углу рисунка, из-за кедрового ствола, робко выглядывает человек: плечо его прижато к морщинистой коре, волосы всклокочены, на лице — впервые — огромные глаза и сжатые в ниточку губы. Это Соль, и, хотя изображен он в манере газетных картинок — только глаза и рот, сейчас, после всех подсказок, мне это очевидно. Он смотрит на закутанную в шкуру мертвую женщину и, кажется, кричит, хотя губы его плотно сжаты. «Единственная, в этом мире и в том, жрица», — передернув плечами, вспоминаю я его слова, и тут же думаю, сама себе удивляясь: а как же донна? Донна, которая его прикрывает, донна, которая ему помогает, донна, которая отправляет его в столицу с Лучезарным доном Августом, признаваясь при этом: «…Видят боги — я не хочу тебя отпускать». Твоя Волчица, Соль, была превосходной жрицей, возможно, первой и единственной жрицей для тебя, но она умерла, ты сам похоронил ее, и неужели теперь ты не замечаешь другой женщины, для которой, быть может, первым и единственным стал ты? Неужели ты настолько стар, что живешь одним только прошлым, и мертвые для тебя дороже живых?!
— Расскажи мне, Соль, — мягко попросила я, и он опустил руки, послушно взглядывая мне в глаза своим пронзительным стариковским взглядом, — расскажи, как она умерла, твоя жрица?
«Расскажи, и я смогу решить, что мне с полученным знанием делать».
Глава 10.
Пророк змееглазых
«Не зная, от чего и как, он дал обещание спасать, и жил в стае, собирая с тумана гнойные плоды скверны каждое новолуние. Явилась зима, и три семьи сошлись на берегу незамерзающей горной реки, чтобы вместе скоротать морозное время. Как Волчица и обещала, пришла пора показывать бога соседям. «Они не будут приветливы», — предупредила она, когда они втроем с шаманом шли от общего стойбища в один из укромных прибрежных гротов, где при свете костра дожидались их появления вожаки других стай.
Двое крепких матерых волков, покрытых густым серебристо-серым мехом. Подле каждого сидит на корточках молодой волчонок-подросток; волчата юркоглазые, остроухие, вежливые, похожие, как отражения в зеркале. Старый шаман, прокряхтев, усаживается на бревно, Волчица приседает на корточки у его ног, а Соль остается стоять рядом со своими шаманами, давая чужим вожакам возможность рассмотреть себя.
Те, не торопясь, осматривали. А Соль подумал, глядя в их невозмутимые широколобые лица: ««Не будут приветливы» — это еще мягко сказано, Акмэ».
Наконец, один вожак оторвал взгляд желтых глаз от лица Соля и, не поворачиваясь, безразлично сказал другому: «Тот». «Плохой знак», — отозвался второй.
Волчица не стерпела, вскочила, заслоняя своим малым ростом Соля. Дед ее вытянул руку, и Акмэ, дрожа от негодования, осталась стоять, молча буравя вожаков взглядом.
Тот, который постарше, с квадратным лицом, сказал что-то шаману на новом для уха Соля языке. Недоумевая, он прикоснулся к Волчице, она взглянула через плечо, скривила губы: «Духов язык».