Жестокеры
Шрифт:
Куда разлетелись годы моей жизни? И почему за эти годы со мной ничего не произошло, ничего радостного и по-настоящему важного? Из рассказов матери за нашими вечерними чаями, из того, что я видела сама, я понимала, что с каждым годом у всех моих знакомых налаживается жизнь. У всех что-то получается, что-то происходит. У всех, кроме меня. Лишь в моей жизни не происходит ничего. Мертвый сезон. Полный штиль, затянувшийся на годы. Мне оставалось только сидеть и смотреть, как все это время что-то хорошее и важное случается с другими. А моя жизнь, моя собственная жизнь тем временем уходит, ускользает от меня, и я ничего не могу с этим сделать.
Я поняла: анализировать, как и почему все так произошло, за что ко мне так жестока Судьба – бессмысленно. Эти годы просто потеряны – и их не вернешь. Вопрос в
Я не знала ответов на эти вопросы. Но я твердо знала одно: я хочу выбраться из ловушки «не моей» жизни. И не просто хочу – мне это жизненно необходимо, потому что так жить я больше не могу. Правда, я совершенно не представляла, как это сделать и получится ли у меня.
И тем не менее я решила попробовать это еще раз – попытаться вырваться. Твердо решив для себя, что эта попытка будет последняя.
Дома я достала кисти и краски, которые привезла с собой из города …sk. Все это время у меня не выходили из головы слова той мудрой женщины – главного редактора одного из глянцевых журналов, к которой я когда-то приходила на собеседование со своими юношескими рисунками. Писать настоящие картины, с глубоким смыслом – внутренне я давно была к этому готова, я знала это. Пользуясь спонтанным отпуском и относительным спокойствием атмосферы родного дома, я пыталась придумать и набросать эскиз для картины, идея которой у меня родилась уже давно – еще в прошлый приезд сюда, когда, сидя на бетонном ограждении возле заброшенной спортивной площадки, я думала о нас с Димом. Уже несколько лет меня не покидало ощущение ускользающей жизни. Проходящей мимо меня. Вот как я это видела: она, твоя настоящая жизнь, интересная и полная важных событий, словно проходит мимо, а ты не можешь ее ухватить. Ты слаб и беспомощен, твои руки опущены. А та жизнь, что у тебя есть, она не такая, как ты хочешь. Она серая и однообразная. Она не твоя. Она поддельная. Тебе ее просто подсунули вместо твоей настоящей жизни. Это суррогат, в котором ты никак не влияешь на то, что с тобой происходит, на все эти дурацкие события и ситуации, а лишь из раза в раз, снова и снова в них попадаешь и ничего не можешь с этим поделать.
Подобные мысли и состояния часто одолевали меня в городе …sk. Мне все время казалось, что эта суррогатная жизнь постоянно отодвигала меня и мои начинания куда-то в сторону – на обочину той дороги, по которой свободно, без препятствий, идут другие. Когда я хотела что-то для себя, что-то свое, все время что-нибудь случалось – как с моими занятиями живописью, которые я столько лет не могла толком начать. Жизнь словно говорила: сейчас не время, это ты сможешь сделать потом. Возможно. Нагло врала мне, как я теперь поняла.
Моя ускользающая жизнь, проходящая мимо… Я села и попыталась выразить на полотне, как это, что это такое. Но с чего начать? Как начать, если ты никогда раньше всерьез не занимался живописью? Если ты совсем не умеешь – быстрые этюды не в счет. И как вообще это делают – придумывают образ? Взяв кисть, я делала какие-то наброски, но ничего не выходило. Все тщетно! Я не могла найти образ. Все-таки права была та надменная дама из приемной комиссии Института искусств: искусству либо посвящают всю свою жизнь, либо не занимаются им вовсе. Невозможно это делать урывками,
Возможность рисовать и заниматься живописью мне всю жизнь приходилось отвоевывать – в непрекращающейся борьбе с теми обстоятельствами, в которые жизнь меня постоянно ставила. Всегда что-то сдерживало мои творческие порывы. То у меня не было красок и холстов. И денег на краски и холсты. Потом, позже, когда у меня появились средства и возможность купить себе все, что нужно для живописи, возникла другая проблема: у меня совсем не было времени на свои творческие экзерсисы. Круг замыкался! Приходя каждый вечер домой в состоянии выжатого лимончика, я просто бессильно падала на диван лицом вниз и какое-то время лежала в прострации. Все, на что у меня хватало сил, иногда, редкими вечерами, когда мне каким-то чудом все-таки удавалось не провалиться от усталости в забытье, – просто поразмышлять над неясными образами и записать какие-то строчки в свой дневник. И то глаза мои слипались, и нередко я обнаруживала себя дремлющей с карандашом в руке. Это редкое погружение в творчество, такое нерегулярное и каждый раз после длительных перерывов, было совсем не продуктивным. Я продвигалась вперед миллиметровыми шажками! Ни одной полноценной картины, даже наброска или эскиза! Я мечтала о своей будущей жизни художника, но не создала за эти годы ничего, чтобы приблизиться к своей мечте! НИ-ЧЕ-ГО! И ведь никто мне не препятствовал, меня не разгромили критики. Просто это было естественное затухание каждой новой попытки творчества, начатой с таким энтузиазмом – потому что мало времени, потому что нет сил…
Итак, уходящая, ускользающая жизнь… Я как никто другой знала, что это такое. Но вот как мне изобразить ее – уходящую от меня жизнь? Ни одной идеи. Я была в отчаянии: ну как при такой душевной наполненности я могу быть так пуста! Невозможность выразить свои мысли и чувства разрывала меня. Из-за эмоциональной усталости от этого напряжения у меня в прямом смысле слова опускались руки. А ведь короткий отпуск скоро закончится, мне снова придется выйти на работу, и у меня опять ни на что не будет времени!
Оставшись одна в своей комнате, я, закрыв глаза, в очередной раз пыталась поймать эту своенравную, вечно ускользающую от меня белокрылую птицу – Вдохновение. Что-то вырисовывалось, смутное, неясное… Даже показалось, что я близка к тому, чтобы это уловить… вот сейчас… сейчас…
Скрипнула дверь в мою комнату.
– Я пойду пожарю котлеты. А потом буду смотреть телевизор: концерт сегодня будут передавать.
Не открывая глаз, я шепотом взмолилась:
– Тсс! Не спугни…
Я сказала это так тихо, словно выдохнула. Мать не расслышала. Не дождавшись моего ответа, она захлопнула дверь. Я услышала удаляющиеся шаги. Я открыла глаза. Белой птицы и след простыл. Даже пера не осталось…
Мать с неудовольствием наблюдала за моими творческими мучениями.
– Опять достала свои краски и кисточки. Отдохни, ведь итак устаешь на работе!
– Я скоро уйду с этой работы. Я чувствую, понимаешь, чувствую, что могу состояться как художник. Я уйду сразу, как только у меня начнет что-то получаться.
– А по-моему, ты занимаешься ерундой. У тебя все хорошо. Место теплое, зарплата хорошая. Вон как приоделась! Брось ты эти глупости!
Я обернулась и с недоверчивой улыбкой взглянула на мать.
– Ушам своим не верю! Ты же с презрением относилась к тому, что я работаю в торговле!
– Да, – мать упрямо вскинула подбородок. – Но что поделаешь, если твоя дочь почему-то больше ни на что не способна. Хорошо, хоть так. И пусть все так и остается.
Я опустила голову.
– Они про меня болтают. Всякую ерунду. Они злые, тупые и ограниченные.
– Ничего! Поболтают и перестанут! Это же бабы. Нашла из-за чего расстраиваться!
Я долго молчала, поэтому мать спросила: