Жестокеры
Шрифт:
Я замялась: в самом деле, что я могла ей сказать? Что была на работе?
– Ну ладно, мне пора бежать, – женщина взглянула на мое обескураженное лицо и улыбнулась. – Да не волнуйтесь, все прошло хорошо.
Перед тем как уйти из галереи, я решила еще раз вернуться к «Девушке на обочине». Войдя в зал, я обнаружила, что девушка в грубых ботинках до сих пор стоит напротив моей картины. Приблизившись к ней сбоку, я увидела ее величественный горделивый профиль, с отпечатком врожденного благородства и достоинства. И с красивой крупной родинкой на скуле. Я отметила, как внимательно и сосредоточено вглядывается незнакомка в мое полотно. Она скрестила
Пока она с видом знатока придирчиво изучала мою картину, я стояла в сторонке и в свою очередь изучала ее, невольно восхищаясь безукоризненными линиями ее статной фигуры, светлыми прядями волос, выбивающихся из пышной, слегка небрежной прически. Внезапно, словно почувствовав на себе мой взгляд, девушка обернулась, и я увидела ее лицо. У меня дух захватило: она была так похожа на Бунтарку – певицу, вдохновлявшую меня, когда я была подростком. И столь же пронзительно красива! Незнакомка сделала пару шагов мне навстречу. Подойдя ближе, она остановила на мне взгляд своих огромных зеленых глаз. Даже не зеленых, а зелено-голубых, бирюзовых. Это был необычный цвет: в ее глазах, казалось, перемешались оттенки мятной весенней зелени и серо-синей морской воды. И тут мне показалось, что я схожу с ума. Такого просто не могло быть: да ведь это же она, героиня моей будущей картины, для которой я так и не смогла найти модель! Девушка в кожаном плаще, которая вынимает из спины иголки! Конечно, это она! Вне всякого сомнения! Те же светлые густые брови, те же огромные выразительные глаза, умные и строгие. Неужели я нашла эти глаза – эти самые?
Мне и правда казалось, что я схожу с ума. Что это просто видение, которое сейчас рассеется. Я придумала ее, эту героиню, и теперь она, живая, стоит передо мной! Да разве так бывает? Незнакомка, скрестив руки на груди, тоже какое-то время изучала меня своими ясными глазами. А потом, повернув голову, снова перевела взгляд на полотно и, нахмурив брови, вдруг произнесла:
– Я вот тоже: вроде бегу, бегу, спешу, рвусь куда-то, чего-то даже достигаю. А если посмотреть: по-прежнему сижу вот на этой самой обочине. Никуда я с нее не сходила.
Голос ее, чистый, сильный и довольно низкий, был такой же красивый, как и она сама. Я смотрела на нее, не в силах отвести взгляд. Я понимала, что это выглядит странно, но ничего не могла с собой поделать. Впрочем, девушка не возмутилась фактом столь бесцеремонного разглядывания. По тому, как спокойно и равнодушно она отвернулась и слегка приподняла бровь, было видно, что она привыкла к тому, что ее рассматривают. Она снова с видом ценителя принялась изучать мою картину. Тут только до меня дошло, что она мне сказала.
«И она жалуется? И она тоже – на обочине?»
Нет, меня поразило именно то, что она вовсе не жалуется, а просто и твердо, как свершившийся факт, с которым бесполезно спорить, признает свое поражение. Я в недоумении смотрела на эту красавицу, на ее точеный профиль, который впору на монетах чеканить. Ее облик совсем не вязался с ее словами, полными какой-то непонятной горечи. Незнакомка обернулась и с грустной улыбкой посмотрела на меня, словно прочла мои мысли. Следующие ее слова добили меня окончательно:
–
Насколько точно она ухватила главную идею моего полотна! Неужели она поняла это за те десять минут, что стояла напротив картины? Поняла то, чего так и не поняли члены конкурсной комиссии? Я была так поражена, что не нашлась, что ответить. Мне стало стыдно: я стою рядом с самым вдумчивым, внимательным и проницательным моим зрителем, но вместо того, чтобы поблагодарить ее, не знаю, что сказать. Я смущенно улыбнулась. Девушка открыто улыбнулась мне в ответ. Внезапно я похолодела.
«Стоп. А откуда она знает, что это моя картина? Откуда они все всё знают?!»
Видя по моему лицу, что в моей голове явно что-то не срастается, девушка великодушно решила мне помочь:
– Послушайте! Галерея скоро закроется, посетители разошлись, – она оглянулась по сторонам. – Мы остались с вами вдвоем в этом зале, напротив этого великолепного полотна. Последним зрителем – по крайней мере, в день открытия выставки – должен быть автор картины. И если это не я, а это, к сожалению, не я, то логично предположить… – девушка в забавной манере развела руками.
Мы обе рассмеялись.
– Вы правы, это действительно я. Вы правы и в том, что нам пора идти, иначе нас закроют вместе с галереей.
– Да, идемте. И обещаю вам: об этой картине я точно напишу. И скоро у молодой талантливой художницы больше не будет причин для недоумения по поводу того, что люди ее узнают. Она будет принимать это как должное.
Я резко остановилась. Остановилась и девушка. Она снова улыбнулась мне понимающей улыбкой.
– Алла Королёва, журналист.
Уверенным жестом она протянула мне руку.
***
В кафе напротив галереи мы проговорили часа три, если не больше. Мне показалось, что мы знаем друг друга всю жизнь.
Пока мы разговаривали, я не могла отвести восторженных глаз от своей собеседницы. Я пыталась вспомнить, когда в последний раз видела таких красивых женщин – на экранах, на обложках журналов, да хоть где-нибудь. Это было давно, наверно, еще до того, как я переехала в город …sk. К тому времени красавиц практически вытеснили из публичного пространства. Их не было в глянце, их не показывали по мегащитам. Они остались только в старых фильмах. И семейных фотоальбомах в виде пожелтевших снимков тех времен, когда моя бабушка была молодая. Но эта девушка… Я была абсолютно уверена, что никогда не видела таких красивых людей, как она.
Ничего удивительного, что с моей неутоленной жаждой Красоты я жадно впитывала то, что видели мои глаза, как засохшее растение, которое так долго не могло напиться. Впрочем, на нее глазела не я одна. Люди, заходившие в кафе, сидевшие за столиками, тоже бросали заинтересованные взгляды на эту красотку. Но она, казалось, давно привыкла к тому, что привлекает к себе всеобщее внимание. Поразительное создание! Я бы вся зажалась в комок, а она сидела, как королева, как дива, никого вокруг не замечая, в роскошной раскованной позе, откинувшись на спинку стула, закинув ногу на ногу и положив руку на стол. На ее лице была тень легкого презрения – презрения очень красивой женщины, которая прекрасно знает, что она красива.