Жестокеры
Шрифт:
Соседняя комната была такой же площади, что и комнатка бабушки Фриды. Ее все время сдавали в аренду, и надолго там никто не задерживался. За эти годы там не раз менялись квартиранты. И теперь по соседству проживала весьма колоритная парочка – наглые упитанные создания, лет двадцати с небольшим: задиристая бабенка, с лоснящимся носом уточкой и толстым отклянченным задом, нависающим над короткими ножками, и ее муженек, такой же толстяк, с непробиваемым квадратным лицом, которое никогда не меняло своего выражения. Это были два совершенно одинаковых человека, как внешне, так и по сути, только разного пола. Оба были людьми недалекими, грубоватыми, хамоватыми. Если бы на футболках, обтягивающих их круглые тела, был бы девиз, то он бы гласил – «нам все можно». Это были обыкновенные наглые рвачи, не избалованные
Наше взаимное недовольство друг другом назрело уж давно. Эта парочка частенько встречалась мне в общем коридоре, во дворе, в соседних магазинах. Толстяки никогда не здоровались, зато каждый раз высокомерно смотрели на меня и недовольно надували свои толстые губы. Они вели себя так, что я вполне обоснованно не ожидала с их стороны ничего хорошего.
Я накинула на замерзшие плечи кофту, просунула ноги в тапочки и вышла в холодный коридор. Здесь гудение слышалось более отчетливо. Постучав в соседнюю дверь, я какое-то время прислушивалась к тому, что происходит у них в комнате. Было слышно, что к гудению примешалась какая-то возня, но мне никто не открывал. Я постучала еще раз. А потом еще раз. Через какое-то время соседка приоткрыла дверь, осветив меня узкой полоской яркого света. Она вперила в меня недовольный взгляд своих поросячьих глазок. Неизвестный гудяще-визжащий звук, раздававшийся из-за ее спины, теперь был еще громче. Он напоминал равномерный гул какого-то работающего механизма. Однако самого механизма видно не было. Соседка тут же перешла в наступление.
– Поздновато для визита, наверное?
– Да, час действительно поздний. Но у вас в комнате что-то гудит, и это мешает мне спать.
Выступив в коридор и прикрыв за собой дверь, так, что осталась лишь узкая щелка, через которую я напрасно силилась разглядеть таинственный источник звука, соседка с вызовом заявила:
– У себя дома делаем, что хотим! Никого это не касается. И не надо вытягивать свою шею и заглядывать к нам в комнату!
Ругаться я не хотела, но разговор принимал совершенно очевидный оборот.
– Послушайте, сейчас три часа ночи, и если вы немедленно не выключите то, что у вас там тарахтит…
Резко закрывшаяся перед моим носом дверь не дала мне закончить фразу. Сердце яростно колотилось в груди. Я сжала кулаки.
«Тупые жирные ничтожества!»
Мне стало так обидно за себя: в ночной рубашке, замерзшую и растрепанную, поднятую в тревоге посреди ночи. Здравый смысл подсказывал вернуться к себе и подождать до утра. Так я и сделала. Забравшись под одеяло, я сжалась в комок, чтобы согреться. Разбуженная, еще и таким бесцеремонным образом, я не могла уснуть от ярости и возмущения. Гудение как будто стало еле слышным. Но легкая вибрация все же была физически ощутима. Она ползла по перекрытиям, наполняя беспокойством маленькую комнатку и ее обитательницу. Я встала, открыла дверцу буфета и вытащила пакетик с чипсами – верное успокоительное средство. Забравшись обратно под одеяло и похрустывая картофельными ломтиками, я вспоминала события этого яркого и счастливого дня, почему-то сменившегося такой тяжелой неприятной ночью.
«Там, в галерее, висит моя первая настоящая картина… А я все так же вынуждена ютиться в таких жутких условиях, коротая ночь с пакетиком чипсов…»
Я бессильно опустила голову. Гудение полностью стихло лишь через пару часов, уже под утро. Я попыталась уснуть. Мне удалось это сделать, только когда за окном стало светать. А вскоре прозвенел будильник.
Утром я вышла в коридор. Тот самый сосед, живущий за несколько дверей от меня, снова был тут как тут. При моем появлении он быстро отвел в сторону свои испуганные глаза и попытался сделать вид, что как раз в этот момент он просто шел мимо по коридору. Я постучалась к виновникам ночного шума. Дверь никто не открывал. Я прислонила ухо к двери и прислушалась: в комнате было тихо. Я кожей чувствовала, что сосед смотрит мне в спину. Еще несколько раз безрезультатно
«Странный какой-то…»
Я вышла на лестницу, громко хлопнув за собой дверью.
***
Правило № 9. Одна из причин моббинга – неприятие инакомыслящих. Весьма вероятно травле подвергнется тот, кто по своим убеждениям и личностным качествам чем-то отличается от остальных и тем самым, вольно или невольно, идет против коллектива.
ПОДКОВЫРКА ДЕВЯТАЯ: ТВОЯ ДОБРОТА ЗДЕСЬ НИКОМУ НЕ НУЖНА, ДУРОЧКА!
Ты можешь быть подающим надежды молодым художником. Твоей первой же серьезной работой может заинтересоваться известная в городе журналистка. Она пожмет твою руку и пообещает написать о тебе статью. Но салону «Искуство жить» плевать, кто ты во внешнем мире. Здесь ты – всего лишь изгой.
Мысленно я то и дело уносилась туда – в просторные залы галереи, по которым я шла в окружении чужих картин к той одной – моей. Но реальность не давала мне надолго застрять в этих волнующих воспоминаниях. Она продолжала напоминать о себе самым неприятным и неприглядным образом. Трудно было снова во все это окунаться теперь, после того невероятного вдохновляющего опыта, который я получила.
Тот день омрачился очередной истерикой Настеньки.
Я с самого первого дня видела, что любительницу цветастых сарафанов в «Искустве жить» не любят, что ее сторонятся, что с ней не хотят разговаривать. Она постоянно пыталась подластиться к девицам, но от нее всеми правдами и неправдами старались отделаться. Вскоре я поняла, почему – уж очень странненькая. Настенька принципиально не пользовалась косметикой и практиковала культ женской силы, сыроеденье, поклонение сразу нескольким разным богам, Солнцу, Луне и духам Земли – в общем, все, что только можно практиковать. В своих многочисленных, часто сменяющих одна другую, а порой противоречащих друг другу религиях, культах и верованиях бедная Настенька, вероятно, и сама давно запуталась.
Еще Настенька была вечной страдалицей. У нее в жизни постоянно что-то случалось, не получалось, не клеилось. Она безответно кого-то любила, ее бросали, предавали, предпочитали ей других. И если уважающие себя люди не выносят своих личных трагедий на всеобщее обозрение, тем более не делают этого на работе, то Настенька словно не знала этих всем понятных границ. И когда у нее в очередной раз что-то случалось, она просто садилась и начинала рыдать. Нет, не плакать тихонечко в уголке, украдкой смахивая платочком слезки, а натурально рыдать! Громко и театрально, на публику. Положив руки на стол, уронив на них голову, Настенька сотрясалась в конвульсиях, не стесняясь присутствия ни коллег, ни клиентов. Возможно, я могла бы испытывать к ней какое-то сочувствие и солидарность – ведь мой собственный жизненный опыт был не менее печальным. Но что-то в поведении Настеньки, ее странные взгляды на меня украдкой, ее участие в сплетнях тогда, когда они обсуждали меня на кухне, все это подсказывало мне, что человек она так себе, а ее собственные чувства ко мне далеки от дружественных.
Еще Настенька почему-то все время была на мели, хотя зарплату получала не меньше других. Было не понятно, на что она ее тратит. Подозревали, что она потихоньку попивает или еще того хуже… Во всяком случае, это объясняло, почему она периодически куда-то исчезает, не выходит на работу. Настенька постоянно пыталась занять деньги у девиц. Ее даже за глаза прозвали «побирушкой» и едко посмеивались над ней. Сначала ей давали в долг, но потом она стала просить так часто, что давать перестали, и именно эти отказы обычно и являлись в последнее время основной причиной Настенькиных очередных надсадных рыданий.
Так было и в тот раз.
Скучающим девицам показалось забавным, что побирушка опять в истерике. Они решили ей добавить и в конце концов совсем довели ее своими насмешками и колкими замечаниями.
– Может, хватит уже? Ведь она итак уже плачет! – не выдержала я.
Округлив свои совиные глаза, Полина всплеснула руками и воскликнула в деланном изумлении:
– Наш молчаливый консультант заговорил!
Все эти годы она продолжала издевательски называть меня «консультантом».