Жестокеры
Шрифт:
«Папа, папочка! Умоляю, будь живым, вернись!»
Никто и ничто не могло уменьшить мою боль, избавить меня от нее. Вернуть мне моего отца.
На людей, на весь мир я теперь смотрела сквозь потоки слез.
Все мое детство потонуло в слезах.
***
Свой самый тяжелый жизненный урок я получила именно тогда – когда мне было десять.
Я словно вижу: по зеленой, залитой солнцем лужайке бежит маленькая беловолосая девочка, с задорной улыбкой и счастливыми глазами. И вдруг – раз! Прямо на бегу! Это потом, гораздо позже, когда моей страстью стали стихи, я прочитала эти строки Марины Цветаевой: как Судьба «тяжкой дланью» схватила ее за волосы на бегу.
Ранимая, до болезненности чувствительная, я переживала смерть отца настолько тяжело, насколько это вообще возможно. Иногда я думала, что это наверняка ошибка: отец не умер (ведь этого просто не может быть!), и его похоронили живого. Застыв в ужасе от того, что мы похоронили его живого, я садилась в кровати и начинала раскачиваться взад-вперед, обхватив голову руками.
То мне вдруг начинало казаться, что все это просто кошмарный сон, который скоро закончится. Что откроется дверь, войдет отец, и я снова услышу его ласковый мягкий голос:
– Здравствуй, доча!
Вскоре мое подсознание нашло новый способ меня истязать: мне стали сниться предельно реалистичные сны об отце. Он был со мной в этих снах, настолько живой и осязаемый, что я ЗАБЫВАЛА о том, что его больше нет, и вспоминала только, когда просыпалась. Эти несколько мгновений для меня становились сущим адом. Так многократно, раз за разом, я снова УЗНАВАЛА о том, что мой папа умер. Я снова и снова его теряла.
Через какое-то время я заметила, что стала находить какое-то странное удовлетворение в таком самотерзании. Тогда, в детстве, я еще не знала, что при столкновении с большим горем детская психика может «подсесть» на страдание, а потом всю жизнь просить еще и еще. А ситуации, в которых человек будет страдать, не заставят себя ждать. Их будет много, очень много… по его же невольному запросу.
***
Мои непримиримые споры с тем, кто там, на небесах, начались именно тогда. «Для чего живет и почему страдает человек?». А особенно: «Почему это случилось именно со мной?». Десятилетним ребенком задавала я такие вопросы. Не то чтобы я хотела начать философствовать так рано – жизнь меня заставила.
Вопросы из разряда «Почему это случилось именно со мной?» особенно мучительны, когда рождаются в голове ребенка. В отличие от взрослого, у которого есть хоть какие-то идеи, у ребенка совсем нет вариантов ответа. Мне не давала покоя мысль о том, почему именно в нашу семью постучалось это горе. Что за роковая случайность? Почему несчастливый жребий упал именно на нас? Словно нас разыграли в небесную рулетку. Но почему именно нас?
Матери было просто ответить себе на эти вопросы. Религиозная и легко внушаемая, она просто открывала свою карманную библию, и та отвечала ей.
«Такова воля Его», – вслух читала мать, и этого ей было достаточно.
Такова воля Его, говорят мудрые люди. И смиряются, перестают думать и вопрошать. Этого им вполне достаточно.
Я была не такой. Мой пытливый ум заставлял меня спрашивать дальше: «А почему его воля именно такова?»
Помню, как сжав кулачки, запрокинув голову, подолгу стояла я на улице и с гневом всматривалась в небеса, требуя от них ответа:
«Почему из всего огромного количества людей Ты выбрал именно нас, чтобы поразить нас вот так, до основания? Почему именно моего отца? За что Ты с ним это сделал? За что Ты сделал это со мной?»
Религия, в которую вдруг ударилась мать, не давала мне ответов. Не нашла я их и в куче умных книг по психологии, которой увлеклась в те годы. Именно тогда – на обломках моего детства – я впервые столкнулась с тем, что эти книги
Страшно думать, что самое плохое может с тобой произойти – независимо от того, настраиваешься ты на это или нет. Особенно страшно думать, что так теперь будет всегда. Но именно так я и думала. У меня дыхание перехватывало от предчувствия того, какая печальная судьба мне уготована. Это жутко: уже в самом начале жизненного пути предчувствовать, что жизнь твоя будет именно такой. Я знала – у меня не хватит сил и мужества ее прожить.
«Но я не смогу так! Но как тогда защититься от новых страданий? Как оградить себя от них? Как сделать так, чтобы больше никогда не страдать?»
В таких мучительных размышлениях проходило мое трудное детство.
***
Вскоре, я узнала, на кого направить свое возмущение и негодование.
Однажды, спустя несколько месяцев после смерти отца, мы с матерью смотрели вечером телевизор. Шел выпуск новостей на одном из местных каналов. Вдруг мать побелела, встала и, указав трясущейся рукой на какого-то дядьку с огромной уродливой бородавкой на носу, сказала:
– Это он виноват в смерти твоего отца.
Я назвала его Бородавочником. Я хорошо запомнила эту мерзкую рожу. Я не знала, кто этот человек, не знала, как он может быть виноват в смерти моего отца, ведь отец умер от сердечного приступа. Мать наотрез отказалась что-либо объяснять. Она никогда больше не говорила об этом. Но тех ее слов, ее побледневшего лица и обвинительно вытянутой руки мне было достаточно: Бородавочник виноват! Я поклялась, что вырасту, найду его и убью. Я его достану!
Ночью, перед сном, я мысленно разговаривала со своим врагом, я ему грозила:
«За все мои детские слезы, за мои сжатые кулачки! Я буду приходить к тебе, врываться в твои мысли. Я БУДУ КРИЧАТЬ В ТВОЕЙ ГОЛОВЕ!».
Мать и не знала, что годами после смерти отца я вела в своей детской голове разговор с Бородавочником.
***
В жизни большинства людей всегда что-то происходит. Одни события сменяют другие. Бывает, случается и что-то хорошее.
Но для нас время словно остановилось. Когда умер отец, наша жизнь застыла. Мы застыли. Дни, месяцы, годы – все было одинаковым. Ничего не происходило и произойти как будто не могло. Никаких радостных событий, никакой неожиданной удачи, никаких счастливых перемен – только война за выживание. Мать тянулась из последних сил, чтобы мы не умерли с голода. Работая день и ночь за нищенскую зарплату, она махнула рукой на себя. Денег, которые она получала, хватало на ежедневную порцию макарон и на один сапог, вместо двух – и то, если копить несколько месяцев. Многие жили плохо тогда – такое было время. Но положение нашей осиротевшей семьи было особенно плачевным.
Уже потом в какой-то очередной умной статье я прочитала о том, что люди тупеют от стресса. От постоянных проблем и невзгод. Именно это с нами и произошло. Наши головы отупели от свалившихся на нас бед. Нас охватила какая-то непобедимая, непреодолимая апатия. Мы словно впали в душевную летаргию. Мы чувствовали бессилие и полнейшее безразличие к нашей дальнейшей судьбе. Мы заперлись в своем горе и без лишней необходимости не выходили на улицу. Так мы и жили вдвоем, на краю города, в нашей маленькой чужой квартирке, со стенами цвета зеленки. Их ядовитый цвет был едва ли не единственным, который я различала тогда. После смерти отца мир стал терять свои краски. Каким-то непонятным для меня образом он становился серым.