Жестокеры
Шрифт:
То, что произошло дальше, удивило меня и запомнилось на всю жизнь. Впоследствии, в моей взрослой жизни, я вспоминала, как эти дети единогласно, не договариваясь, проявили врожденное чувство справедливости, еще не заглушенное страхом или выгодой. Мы с Катей стояли друг напротив друга. Между нами на полу лежал мой сломанный самолет. И вот один за другим остальные дети стали подходить и вставать возле меня. Даже те, кто никогда не были моими друзьями. Все. На стороне Кати оказалась лишь одна девочка, тоже Катя.
И тут утихла моя ярость. Разжались сжатые кулачки. Я смотрела на своего бессильного «врага» без ненависти, а с каким-то странным чувством, больше похожим на жалость. Я ясно поняла тогда, что
Маленький завистник остался в меньшинстве. С минуту Катя мерила всех нас тяжелым ненавидящим взглядом из-под густой черной челки. А потом упала на ковер и забилась в истерике.
Не помню, как ее успокаивали. Я сидела на полу и держала в руках свой безнадежно сломанный самолет.
***
В школе мы с Катей оказались в параллельных классах. В столовой она обычно садилась так, чтобы видеть меня. Я сначала чувствовала ее взгляд, потом поднимала голову и каждый раз видела перед собой эти жуткие черные глаза, совершенно не похожие на глаза обычного ребенка.
Изредка Катя позволяла себе выпады в мою сторону. В третьем классе на конкурсе школьных рисунков я нарисовала автопортрет, за который получила премию – это были мои первые заработанные деньги, пусть и небольшие. Меня, привыкшую стоять в углу, в этот раз поставили возле доски, перед всем классом, и торжественно объявили о том, что мой рисунок удостоен награды. Помню, как от страха и гордости у меня дрожали губы и коленки.
Рисунки, участвовавшие в конкурсе, вывесили напротив актового зала. Однажды, проходя мимо, я увидела возле них Катю и еще несколько девочек. Она показывала пальцем на мой автопортрет и уверяла их, что это нарисовала она, просто надпись неправильная, и что я точно не могла так нарисовать.
Я перестала обращать внимание на Катю – словно ее не существует. Мне казалось глупым придавать значение поступкам таких людей.
Я и не знала тогда, что таких «кать» в моей жизни будет много…
2
Я родилась и выросла в обычном маленьком городке, далеком от большой и интересной жизни, затерянном где-то на просторах нашей необъятной страны. И тогда, и сейчас он тихонечко жил и живет себе в каком-то своем измерении и времени. Дома, улочки, развлечения, музыка, вкусы, мода, предрассудки – все в нем сформировалось и утвердилось десятилетия назад и с тех пор не менялось, как бы суматошно ни бежала вперед жизнь всего остального мира.
Я понемногу начала рисовать свой портрет, сделав первые штрихи. А сейчас я нарисую вам город моего детства – Город Высоких Деревьев – и вы увидите его своими собственными глазами. Возможно, городок, в котором выросли вы, был точно таким же.
Что мне запомнилось и полюбилось навсегда – это цветы: ромашки, ирисы, куриная слепота, розовые вьюнки и, конечно же, одуванчики. Целое море одуванчиков! И густая зеленая трава. А еще – высокие деревья. Из этого сплетения ветвей и листьев выглядывает наша старенькая пятиэтажка. За домом и в соседних дворах мы в детстве наделали «секретиков»: это когда фантик или обертка от жвачки помещается под цветное стеклышко от бутылки и все это закапывается в землю. А потом так интересно было эти «секретики» находить и аккуратно раскапывать, пока палец не доберется до стекла, не сотрет с него землю, и ты не увидишь эту незатейливую красоту под зеленым стеклышком – достаточно лишь сдуть последние песчинки. Мы стали взрослыми и давно разъехались по другим городам, но наши «секретики» до сих пор лежат во дворах нашего детства, закопанные в землю. Теперь их уже не найти!
Дальше
Сейчас, когда я приезжаю в свой родной городок, я всегда хожу по своим старым детским маршрутам. Я помню и люблю здесь каждую мелочь, мимо которой ежедневно равнодушно проходят люди. Фонарь на школьной площадке, на который я в детстве смотрела снизу вверх, задрав голову и чуть не заваливаясь назад. Маленькую грядку желтых нарциссов, каждую весну заботливо высаженных кем-то у дома из рыжего кирпича. Скворечник на старом дереве, куда весной прилетали птицы. Потом, когда и в нашем городе начнется война против деревьев, скворечник перевесят, перед тем как спилить дерево. С тех пор для меня это символ бессмысленной и глупой жестокости: рука, цинично и деловито снимающая с дерева скворечник.
В общем, ничего примечательного и интересного не было в городе моего детства. Это моему сердцу невероятно дороги все эти незатейливые мелочи. Все-таки я люблю его, мой город, и это навсегда. И надо же было такому случиться, что именно в этом любимом маленьком городке и произошло то несчастье, которое во многом определило всю мою дальнейшую жизнь. Это и сейчас моя рана, отболевшая, но все равно до конца не заживающая.
***
Все, что со мной происходило, всегда было не по возрасту. Сколько молодых лет я провела в одиночестве и бесполезном, вынужденном бездействии, как старушка! Слишком мало беззаботного счастья и любви для девушки, слишком много горя и слез для ребенка. Да, именно так! Все мои злоключения начались с детства. С самого нежного возраста мне были суждены потери и испытания. Всего несколько светлых безмятежных лет в самом начале пути, а потом… Ну какой еще я могла стать?
Первой из таких больших потерь стал мой отец.
Мне было всего десять.
Мир в одночасье перевернулся тогда, и я полетела вверх тормашками с обрыва моего счастливого, но такого короткого Детства в глубокую пропасть Отчаяния. Со всеми моими игрушками и детскими книжками, с мечтами, которым теперь никогда не суждено сбыться.
Прошло много лет с тех пор, как не стало отца, но я помню его, как сейчас: его любимую полосатую пижаму, и книжки, которые в количестве трех–пяти штук постоянно лежали раскрытыми на его столе – отец читал их одновременно, – и тканевый мешочек с сушеной рыбой, припрятанный в шкафу. Мне казалось, что вкуснее этой рыбы нет ничего на свете! Мы вместе грызли ее тайком от матери. А она заставала нас на месте преступления и ругалась, что нельзя кормить ребенка такой гадостью. Мать раздраженно выхватывала кусок рыбы у меня из рук, а отец лишь добродушно посмеивался.