ЖЕСТОКИЕ РОМАНТИКИ ПРОТИВ КРОВАВЫХ ГЕГЕМОНОВ. Том 7.
Шрифт:
В самый разгар подготовки к очередному мировому походу в СССР произошли для советских властей неприятные события — летом 1923 года начались в разных городах массовые стачки и забастовки рабочих, которые были категорически недовольны своим положением, рабочие при коммунистах жили намного хуже, чем при царе. Это было уже не результатом военной разрухи, ибо Гражданская война закончилась уже три года назад, — и за три года ситуацию в стране при желании можно было улучшить, а это было результатом пагубной внешней и внутренней политики Ленина и всего Центрожида (по С.М. Дубнову). Во-первых, — необходимые для экономики страны средства и ценности в огромных количествах выводились в Польшу и Германию для подготовки революции и похода.
А во-вторых, в результате «простых» действий
А как этому кризису было не случиться, если «Денежная масса выросла в период с 1 июля 1921 года до 1 января 1923 года в 850 раз и достигла около двух квадриллионов рублей. Рубль за этот период обесценился в 260 раз», — пояснял после сталинский министр финансов А.Г. Зверев. В период с 1921 по 1923 гг. Ленин использовал печатный станок, чтобы увеличить количество «пустых» рублей-бумажек в обращении «приблизительно в 20000 раз». Сами коммунисты потеряли счет, контроль за выпускаемыми каждый месяц триллионами, сумма которых к концу 1923 года достигла примерно 700 квадриллионов рублей.
Понятно, что в этих условиях рабочие и тем более крестьяне не могли ничего купить — их зарплата и их накопления исчезали, обесценивались с огромной быстротой, и с такой же быстротой дорожали самые необходимые товары, и становились недосягаемыми, ибо инфляция в этот период в СССР подняла цены примерно в 160000 раз по сравнению с 1913 годом.
Массовые стачки и забастовки рабочих с экономическими требованиями — фактически против советской власти, сильно испугали руководителей страны, оставшихся без вождя, грозил произойти новый Кронштадт и новые рабоче-крестьянские восстания. Когда в сентябре 1923 г. на Пленуме ЦК обсуждались эти стачки и забастовки рабочих, Сталин отметил и другие промахи партийцев: «Первая причина — это волна брожения и забастовок в связи с заработной платой, прокатившаяся по некоторым районам республики в августе этого года. Вторая причина — это те массовые отпуска, которые наши партийные товарищи допустили», партийные «ячейки в этих районах мало активны, политически и культурно отсталы», «плохо нас информируют с мест», «не изжили некоторых пережитков военного периода».
И как обычно в таких ситуациях большевики стали искать — кто подбил рабочих, якобы сами доведенные до отчаяния рабочие не способны на стачки и забастовки, стали искать «контру»: белое подполье, эсеров, меньшевиков, патриотов, но никого не нашли (немного позже Зиновьев нашел группу патриотически настроенных поэтов и писателей во главе с Ганиным и расправился с ними). Кто-то убил совершенно мирного сына Циолковского. И, как всегда, разъяренные коммунисты остановили свой репрессивный взгляд и удар на последних оставшихся в живых священниках и уцелевших ещё церквах, и стали яростно громить и арестовывать. Это, в свою очередь, вызвало ещё большее протестное возмущение рабочих.
В этой ситуации Сталин взял на себя инициативу, ответственность и решил пресечь карательные «перегибы», очередные кровавые «эксцессы» и 16 августа 1923 года разослал циркулярное письмо ЦК РКП(б) №30, в котором говорилось:
«ЦК предлагает всем организациям партии обратить самое серьёзное внимание на ряд серьёзных нарушений, допущенных некоторыми организациями в области антирелигиозной пропаганды и, вообще, в области отношения к верующим и к их культам.
Исходя из сказанного, ЦК постановляет:
1) Воспретить закрытие церквей, молитвенных помещений...
2) Воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и пр. путем голосования на собраниях с участием неверующих или посторонних той группе верующих...
3) Воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и пр. за невзнос налогов...
4) Воспретить аресты «религиозного характера».
Колхозы в конце 20-х годов не были изобретением Сталина, в 1923 году газета «Известия» объявила конкурс на лучший
С большим пропагандистским шумом летом 1923 года решением сессии ЦИК была введена в действие первая Конституция СССР — «самая демократичная в мире». Но рабочих особо не обрадовало закрепленное Конституцией их преимущество перед крестьянством и ущемление прав крестьян. Кроме этого, необходимо было срочно принимать другие, более фундаментальные «успокаивающие» меры экономического характера, и кто-то должен был взять на себя инициативу принятия решений. А второй вождь захватчиков — Бронштейн-Троцкий занимался совсем другим — глобалил, уже видел себя господствующим над всей советской Европой. В этой ситуации в пору было вспомнить аксиому знаменитого русского дипломата Горчакова: ничего не предпринимать во внешней политике такого, что могло бы навредить внутри страны, и деньги пора было направлять не для закупки динамита для терактов в Польше и оружия для немецких террористов-революционеров, а на продовольствие для оккупированного народа.
В этой ситуации Сталин проявил активность и стал подтачивать принципиальную позицию Троцкого, высказывать сомнения по поводу разумности его действий и политики. «Если сейчас в Германии власть, так сказать, упадет, а коммунисты её подхватят, они провалятся с треском. Это в «лучшем» случае. А в худшем случае — их разобьют вдребезги» — писал Сталин в письме главе второго штаба «мировой революции» — Коминтерна Зиновьеву 7 августа 1923 года, намекая ему, что все усилия и средства будут потрачены зря и за это придется кому-то ответить.
Раньше Сталин своих фундаментальных убеждений не открывал и политесно вторил Ленину и Бронштейну, Сталин: «Развитие и поддержка революции в других странах является существенной задачей победившей революции. Поэтому революция победившей страны должна рассматривать себя не как самодовлеющую величину, а как подспорье, как средство для ускорения победы пролетариата в других странах». Теперь же Сталин стал действовать смелее, причем — он не отказался публично от возможности мировой революции, а по ситуации стал действовать «гибко», продвигая следующее логическое утверждение — если в Западной Европе нет условий для революций, нет шансов для успешной революции, то что делать Бронштейну и прочим воинственным гегемонам? — Сидеть в СССР и ждать? Сколько ждать?
«Так как победы нет ещё на Западе, то остается для революции в России «выбор»: сгнить на корню, либо переродиться в буржуазное государство» — сгущал краски Сталин, хотя с учетом нэпа постепенное «перерождение» — «возвращение» было весьма вероятно. Тогда что остается, если даже временно отложить «мировую революцию»? — Придется что-то создавать, что-то строить в СССР.
А Бронштейн-Троцкий был категорически принципиально против этого, считал состояние СССР достаточным для функции опорной базы мировой революции. В своей брошюре «Программа мира» в 1917 году, написанной после захвата власти в России, он утверждал: «Рассматривать перспективы социальной революции в национальных рамках, значило бы становиться жертвой той самой национальной ограниченности, которая составляет сущность социал-патриотизма». А когда возникли споры после Гражданской войны на тему — что делать дальше: строить что-то в России или продвигать дальше мировую революцию, то Бронштейн переиздал в конце 1922 года эту свою брошюру и в послесловии к ней добавил, как считал, самое важное: «До тех пор, пока в остальных европейских государствах у власти стоит буржуазия, мы вынуждены, в борьбе с экономической изолированностью, искать соглашения с капиталистическим миром. Подлинный подъем социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы». И это своё утверждение Троцкий дополнительно аргументировал последними событиями: «Торговые переговоры с буржуазными государствами, концессии, Генуэзская конференция и пр. являются слишком ярким свидетельством невозможности изолированного социалистического строительства в национально-государственных рамках».