Жил-был мент. Записки сыскаря
Шрифт:
— Я не антисоветчик.
Конечно, нет, пока блевать не начал, откуда же он знал, что безалкогольный напиток «Буратино» — только бутылка с этикеткой, а по содержимому — это древесный спирт. С третьего стакана догадался, но поздно было.
Так вот, сидел тихо Смуров и, попивая портвейн, о наличии которого в торговых точках СССР португальцы и не догадывались, подшивал бумажки. Потому как сыщик — это такой чиновник с пистолетом. Потому как, если бумажки плохо подшивать будет, то грохнут его. Поэтому пистолет для самообороны. Шутка.
И в дверь его кабинета постучали. Не, не Агата Кристи и даже не начальство. А паспортистка. Тамара. Страшненькая. Ну как вам рассказать… страшненькая.
— У меня колбаса есть, лук зелёный и черняшка, — это она с порога произнесла.
Смуров и паспортистка выпили остатки портвейна и целоваться стали. Дальше больше. Но до конца дело не дошло, потому как лифчик был с тремя белыми пуговицами, пока расстегнёшь, то это, ну говоря научным языком, либидо на ноль изойдёт. Да ещё телефон зазвонил внутренний и, сука, оперативный дежурный Боря Рогожин на вызов послал.
Форменную рубашку Тамара застёгивала, щёки её горели, и договорились они на следующий день встретиться, потому как чувства и как… то… вот неокончено и вообще весна, тополя листочки клейкие выбросили, лужи подсыхать начали. Ну и оба как бы офицеры, это вам не лошадью ходи.
И встретились, и выпили. С закуской было плохо, ну, там сырок и кильки, батон, конечно.
Квартира была консперативная. Убогий стол, продавленный диван, пара стульев. Но душ работал, как часы. Тамаре плохо стало, то ли журнала «Трезвость» перечитала, ну как-то села она в уголке ванной, и вода лилась и лилась. Она сидела, прижав к подбородку острые коленки, жидкие волосы паклей мокли под водой. Мыло крутилось в ручейке стекающей воды. Розовое такое мыло, туалетное. 21 копейка, фабрика «Новая Заря».
А потом они часики искали. Часики Тамаре мама подарила, на окончание Средней Школы Милиции. Позолоченные. Мама три года деньги собирала, зарплата не ахти у уборщицы.
Всё перерыли. Не нашли. Тамара ушла домой, Смуров курил, сидя за столом. Потом он решительно встал и стал искать часики. Хотелось бы, чтоб нашёл, сыщик всё же…
Осень сыщика
Дежурный по конторе сыщик по недоноскам Валера Смуров заварил чифирьку. Ещё часок и можно было сваливать домой, пока ходили трамваи и поезда в метро. Дежурство было спокойное, обычная бытовуха шла тихим спокойным потоком. Граждане дали бы фору любым спецназовцам по использованию бытовых предметов в целях уничтожения человекообразных. В ход шли вилки, утюги, кастрюли, и апофеозом служил финальный аккорд — удар по голове чугунной сковородкой. Кухонный нож был обычен, туп и больше злил противника, чем приводил его в неподвижное состояние. Как подтверждение выше сказанному, на сейфе стоял вещдок. Сковородка с сгустками крови и прилипшим клочком волос. Внутри свёрнутый трубочкой сиротливо лежал протокол осмотра места происшествия и слегка заляпанный бурым веществом протокол изъятия вещественного доказательства. Хозяйка сковородки мирно храпела в ИВС, целомудренно прикрыв голые ноги газеткой «Вечерняя Москва». Потерпевший бился за свободу передвижения в Склифе, презирая болеутоляющие, санитаров, и осколок кости черепной коробки гребнем торчал из его залитой перекисью водорода головы.
Дверь в кабинет приоткрылась. Постовой милиционер бережно придержал дверь и одним лёгким движением втолкнул в кабинет сыщика девицу. Девица брезгливо дёрнула плечом, и пошатнувшись на шпильках, удержалась на ногах.
Чёрное платьице, сумочка на тонкой цепочке, обильный макияж на круглой простоватой мордашке, сладкий и тяжёлый
— Участковый забил её до утра, а она сыщика требует.
Смуров кивнул.
— Позвоните, пожалуйста, по этому номеру.
Валера чиркнул номер на перекидном календаре. Девица села на стул, прошуршав колготками закидывая ногу на ногу, щёлкнула зажигалкой и закурила ментоловый «Салем». Запах заграницы встретился с запахом простых советских граждан, мывшихся раз в неделю и использующих лук в качестве закуски, победил его и воцарился в сыщинском кабинете.
— А что мне за это будет? — мрачно спросил Смуров.
Девица поводила в воздухе сигареткой.
— Спросите Вячеслава Михайловича, если не трудно. Вы же понимаете.
Сыщик чиркнул спичкой, затянулся «Примой» и позвонил.
Вячеслав Михайлович оказался сыщиком из «спецухи» гостиницы «Космос» и бывшим однокурсником по Вышке.
Славик попросил выручить, рассказал, что девица ценный кадр в «корках» и, как бог свят, он завтра будет в конторе и всё утрясёт, и надо её отпустить, потому как завтра важная оперативная комбинация. Потом Валера нудно уговаривал оперативного дежурного и писал рапорт. В конце концов он сдал пистолет, сунул в пустую кобуру карточку — заместитель и вышел с девицей из конторы. Полистал её паспорт. В паспорте значилась гражданка Ковалёва Антонина Семёновна, прописанная на территории 50 о/милиции, разведённая, имеющая ребёнка семи лет.
— Как домой доберёшься?
— На такси или частника поймаю.
— А ты?
— Пешком по лестнице, — и он кивнул на окно своего кабинета. — Трамваи не ходят, в метро не пускают.
Антонина велела звать себя Тиной, пригласила поехать к ней, и что будет Смурову и стол, и дом, не говоря про ужин. Последний августовский день переполз в первый день сентября.
Квартира у Ковалёвой была двухкомнатная. На маленькой кухоньке их поприветствовали девушка по имени Жанна и сухощавый парень, представившийся Максом.
Валера напряг знания, полученные в школе, и прочитал этикетку на бутылке. Получилось «Уиски» — виски, перевёл Валера. Закусывали балыком и финским сервелатом. Макс грыз орешки. Смурову хотелось солёный огурчик, но он постеснялся попросить. Курили «Мальборо», говно сигаретки, говорят, у них бумага селитрой пропитана, пару раз затянулся — и здрасте, фильтр.
Говорили в основном хозяева, о шмотках, баксах, бундесмарках, что иностранцы душки, хотя и среди них есть козлы, но японцы классные-вежливые, хотя и скалятся всё время. Макс оказался фарцой, Жанна и Тоня — валютными проститутками. Потом они пили за настоящих ментов. Жалко, что закуска кончилась.
— На Западе не закусывают, — протянул Макс, доставая из холодильника бутылку «Пшеничной».
Утро было тяжёлым. Немного помог контрастный душ. Бутылка пива, заначенная Тиной, и варево из похожего на окаменевшее дерьмо бульонного кубика открыли глаза на мир.
Тоня суетилась, бегала по квартире, хлопала себя по щекам, красилась. Куда-то звонила, ругалась. Потом они ловили машину. Машины равнодушно ехали мимо. До метро было далеко, район был спальный. В 9 часов утра Антонина закурила и заплакала. Смуров не мог понять, в чём дело.
— Я опоздала, понимаешь, я опоздала!
Они сидели под чахлым тополем на сломанной скамейке, и Тоня рассказала, что сегодня её сын пошёл первый раз в первый класс, потому что первое сентября. А вчера она ездила к матери, у которой живёт её ребёнок, привезла подарки и пообещала, что утром будет в школе, а тут участковый, который её за тунеядство давно привлечь хочет, хоть она ему прошлой зимой шапку из лисы подарила.
Валера пошевелил губами и хмыкнул. Выходило, что его сын сегодня пошёл в школу и тоже в первый класс.