Жилины. История семейства. Книга 2
Шрифт:
Утром Иван встал, как обычно, ещё до рассвета и зажёг толстую восковую свечу. Тихон лежал на боку. Лицо у него было неестественно серым, дышал он с трудом, но Ивану показалось, что по сравнению с вечером хуже он выглядеть не стал.
«Привычка – вторая натура», – говаривал его отец, вот Иван и отправился к воротам встречать солнце – редкий день, когда ему это не удавалось. У ворот на лавочке сидел всё тот же сторож.
– Как дела, тёзка? – приветствовал он парня. – Что с твоим товарищем? Пришёл в себя? Сидор Иванович вчера, уходя, сказал, что жить будет, да и тётка Лукерья это подтвердила. Это хорошо, а то я уж,
Сторож только и успел что цигарку скрутить, как ровно в то мгновение, когда он кресалом огонь из кремня высек, краешек солнца появился над горизонтом.
– Хороший день сегодня должен быть, тёплый и солнечный. Последние летние деньки стоят, скоро дожди зарядят, – сказал сторож и замолчал было, но тут же оживился: – Вон тётка Лукерья появилась. Вишь, с горки спускается. Скоро сюда доберётся, за больным уход требуется. А она знахарка хорошая, и травки у неё добрые, кого хочешь на ноги поставить может, ежели, конечно, на небесах возражать не будут, – усмехнулся он, но продолжать эту скользкую тему не стал, так и до греха договориться можно.
– Дядя Иван, а почему ты Лукерью тёткой называешь? Она же молодая вроде.
– Всех знахарок у нас тётками кличут, от возраста ихнего это не зависит.
– Как дела, парень, у нашего страдальца? – вместо приветствия обратилась Лукерья к Ивану.
– Спасибо большое, вроде всё нормально. Спит он и за всю ночь ни разика не проснулся. Я чутко сплю, но он даже шевелился редко, не то чтобы проснуться.
Иван был уверен, что всё хорошо, раз Тихон спит спокойно, а вот Лукерья не на шутку забеспокоилась:
– Пойдём, милый мой, побыстрее. Мне на него глянуть надобно.
И она стремительно понеслась вдоль улицы. Ивану даже нелегко было за ней угнаться.
Вошли они в трактир, и Лукерья прямо-таки кинулась к Тихону:
– Да в беспамятстве он, а ты «спит, спит». Чувствовала я, неладное что-то происходит тут. Не надо мне было вчерась уходить. Ох, дела… – Она начала рыться в своём мешке.
Сверху спустились Авдотья с Настёной. При виде их Лукерья, продолжая ковыряться в своём битком набитом мешке, чуть ли не в голос стала Авдотье выговаривать:
– Почто ты, здоровенная бабища, мальца одного с больным оставила? Пусть бы он наверх лез, а ты должна была всю ночь сиднем рядом с ним сидеть. Ни на минутку глаз не сомкнуть и, как заметила бы, что он в беспамятство впал, тут же за мной послать. А теперь вот придётся его на этот свет снова вытаскивать.
Она наконец-то достала из мешка какую-то склянку, вытащила из неё пробку, налила на чистую тряпицу сильно и резко пахнущую жидкость и поднесла её к носу Тихона. Никаких видимых изменений с ним не произошло. Тогда Лукерья не просто поднесла к носу вонючую тряпицу, от которой по всему помещению расползался удушающий запах, а слегка помазала ею под носом больного. Вот тут он чихнул и даже головой помотал, пытаясь от этого запаха отстраниться.
– Слава тебе, всемилостивейший Боже, – прошептала знахарка, широко осеняя себя двуперстным крестом, – подействовало. Вовремя я вернулась, ещё немного – и улетела бы его душа
Иван стоял рядом как бревном ушибленный. Он-то по незнанию полагал, что Тихон спит спокойно, а оказалось, вон оно как. Всю жизнь, до самого своего смертного часа, помнил Иван ту растерянность, которая охватила его тогда.
Потихоньку Тихон начал приходить в себя. Зашевелился, попытался приподнять руку, а когда это не получилось, от огорчения протяжно вздохнул.
Лукерья, не спускавшая с Тихона глаз, услышав его вздох, ещё раз широко и размашисто перекрестилась и вновь вознесла благодарность Всевышнему.
Спустился сверху и дядя Филарет. Он хорошо выспался и был в самом что ни на есть благодушном настроении.
– Здравствовать всем! – громко поприветствовал он ещё с лестницы суетившихся вокруг лавки с лежащим на ней Тихоном людей, но, поняв, что что-то идёт совсем не так, как требуется, сразу же замолчал и даже как будто меньше ростом стал. Он прислонился к стене и притих, как будто и не было его в трактире. Митяй тоже застыл у двери. Иван даже и не видел, когда половой в помещении возник.
Лукерья тем временем перестала суетиться и даже улыбнулась при виде Филарета, который так вжался в стену, что казалось, будто он надумал через неё, минуя дверь, на улицу просочиться, да прилип к ней и теперь ни туда и ни сюда.
Митяй решил, что пора к основным своим обязанностям приступить и на столы начал накрывать.
Глава 5
Наследник. Август 1752 года
Я на часы посмотрел – время приближалось к одиннадцати – и к старшему поколению обратился:
– Папа, дядя Никита, утомились, небось? Может, пойдёте подремлете немного, пока время ещё есть, а я обедом займусь.
– Нет, Ваня, – ответил мне дядя Никита, – я заснуть не смогу. Всё буду думать, что мне за процедуру такую назначили да как я её перенесу. Знаешь, раньше я ни о чём таком не думал, молча делал всё, что говорили. А сейчас, видишь, бояться всего незнакомого стал. Ну, может, не совсем бояться, это я, конечно, не то сказал, а скорее опасаться. Поэтому давай я вам ещё немного кое-чего расскажу, потом пообедаем да собираться будем. А ты, пока я рассказываю, можешь на стол собирать. Ты мне мешать этим не будешь. – И он засмеялся даже, ехидно так это у него получилось.
«Вот, – подумал я, – лихой рубака. Всё бы ему с подковыркой говорить», – а сам к холодильнику направился.
Дядя Никита долго раздумывать не стал. Я ещё до холодильника не успел добраться, как он уже рассказывать принялся:
– Сразу после завтрака Иван продолжил бегать из лавки в лавку, для начала только присматриваясь и пытаясь запомнить всё, что видел. Но вскоре в его голове образовалась такая каша, что он даже на завалинку возле одной лавки присел и задумался. Вот так ходить – совершенно без толку. Лучше записывать всё, что кажется интересным, и цены ставить, поскольку один и тот же товар в разных лавках встречается, а вот цену на него каждый назначает свою, и различается она иногда значительно. Понял Иван, почему Тихон такое внимание своим записям уделял, и не столько новые писал, сколько старые просматривал.