Жилины. История семейства. Книга 2
Шрифт:
– А чего вы оттуда такие весёлые выползли, да и до сих пор от улыбки никак избавиться не можете? – спрашиваю.
А дядя Никита растерянно так отвечает:
– Понимаешь, странно так получилось. Мы к кабинету, номер которого Линка мне сказала, подошли, а на его двери табличка «Кабинет физиотерапии» приколочена и очередь сидит немаленькая. Я в дверь хотел торкнуться, мне женщина какая-то пожилая, но помоложе, чем я, говорит:
– Вы что, не видите, здесь очередь?
– Да мне только спросить.
– Всем только спросить. Очередь занимайте, подойдёт – спрашивайте сколько хотите.
И ведь вежливо так сказала, безо всякой грубости. Пришлось занять. Немного прошло времени, дверь открылась, оттуда мужчина вышел, и та женщина, что меня
– Дядя Никита, так вы же здесь вчера были?
– Вчера мы к главному врачу ходили. Она чья-то знакомая из Лининых знакомых. Главврач и сказала, когда прийти, и номер кабинета назвала, куда обратиться следует. Вот и всё. Мы не догадались пойти посмотреть, где этот кабинет находится. А тут «физиотерапия» написано. Вот я и решил вначале узнать, правильно я номер запомнил или нет. Зашёл, а там, как в любом кабинете, где физиопроцедуры отпускают, с десяток небольших кабинок зашторенных и молоденькая девица с кудрявой головой в белом халате сидит, всем заведует. Я ей вопрос: мол, меня к вам или не к вам направили? А она мне отвечает: «Да, ко мне. Вы очередь займите, а как она подойдёт, я за вас примусь». Пришлось выйти да в сторонке присесть и с Шурой поболтать. В общем, не так уж и долго сидели, около часа, наверное. Моя очередь подошла – я в кабинет. Девица эта документы мои посмотрела и направила меня в свободную кабинку, сказав, чтобы я по пояс разделся и на спину лёг. Когда я устроился на кушетке, она мне что-то под спину засунула, а на живот, в область почки, трубу, на ствол миномётный похожую, нацелила и начала что-то на тумбочке крутить. Она у меня за головой оказалась, и я никак не мог рассмотреть, что же там было. Лежу, ничего не чувствую. Хоть бы покалывание какое-нибудь – вообще ничего. Минут десять пролежал без толку и даже задремал, но поспать звоночек не дал. Он прозвенел, девушка вошла, трубу на другую почку перенацелила и опять на десяток минут исчезла. Затем, после очередного звоночка, вновь появилась, всё выключила и сказала, чтобы я одевался и завтра в это же время пришёл. Вот и всё. Ерунда какая-то. Наверное, это ошибка, что я в Москву приехал. Надо домой отправляться.
– Дядя Никита, – спросил я, – так что у вас улыбку-то вызвало?
– Да это к больнице отношения не имеет, это мы о своём, о старческом разговаривали, – и опять заулыбался.
– Ну, вы мне скажите, у вас сейчас что, обострение начинается?
– Ну да, вчера к вечеру один камушек вроде с места сдвинулся – боль почувствовал.
– Так вот, вы же всё равно сейчас в Москве находитесь, и временем вы не ограничены. Вот и давайте поделайте назначенные процедурки, они же безболезненные, правда? Будут камни беспокоить – значит, зря приехали, а вдруг поможет? А? Одна процедура, сами понимаете, ничего не решает, а вот после третьего, четвёртого раза, может, и начнётся улучшение. А я завтра туда, к этой кучерявенькой, загляну и поговорю. Узнаю, чем она занимается, да у своих поспрашиваю. Завтра же вам снова эта процедура предстоит? Устраивает вас такой план?
Дядя Никита не только головой кивнул, но и словами добавил:
– Завтра тоже, а выходной у неё по воскресеньям бывает.
Поехали мы домой. Как только до Битцевского лесопарка добрались, пассажиры мои чуть ли не хором попросили рассказать, что же это за «бульдозерная» выставка была и почему они про неё ничего не слышали.
– И чему вы удивляетесь? – тоже удивился я. – О чём мы раньше в газетах читали? Только об успехах нашей страны, о трудовых победах и прочем. А тут какая-то никому не интересная выставка, да и не выставка вовсе, а так, не пойми что. Просто десятка полтора каких-то, скорее всего не вполне психически здоровых, граждан решили показать прохожим свою мазню. Это что, теперь выставкой называется? Правда, организаторы,
– А произошло в тот день вот что, – продолжал я. – В то же самое время, как бы совершенно случайно, на этом же пустыре местная администрация затеяла субботник. Решила его, пустырь этот, облагородить и молодыми деревцами засадить. Ну и милицию наблюдать за порядком пригласила. А тут, видите ли, какие-то несознательные на том же самом месте свои так называемые картины расставлять принялись – мешают, понимаешь, озеленителям. Чуть ли не драку затеяли с ними, пришлось милиции вмешаться, а эти ненормальные, ну точно психические, лезли и лезли. Бульдозер работал, землю сгребал, совершенно случайно на одну из этих картин наехал, так они из хулиганских побуждений у него на пути встали, под поливальные машины бросаться начали, а потом всем рассказывали, что эту провокацию вовсе не они, а власти устроили.
Я в зеркало заднего вида на дедов, членов КПСС незнамо с какого года, посмотрел – они явно занервничали, а я всё говорил и говорил:
– Видите, как получилось нехорошо. И что? Кто во всём этом виноват? Разумеется, психи ненормальные. Это любойгражданин нашей свободной страны скажет, а на вой, который из-за бугра несётся, нечего внимания обращать, они во внутренние дела нашей Родины лезут. Вот так всё закончилось, и что вы считаете, об этом нужно было писать в «Правде», да ещё на первой полосе?
– Ты это как, с сарказмом всё нам рассказывал или одобряя то, что власти творили? – спросил мой отец.
– С сарказмом, пап, конечно, с сарказмом, – ответил я.
– А дальше что было? – Смотрю, отец совсем разнервничался.
– Да ничего особенного не случилось. Некоторых из этиххудожников, от слова «худо», милиция задержала, они позднее признали, что виноваты, и покаялись, ну а повинную голову меч не сечёт, а наиболее упёртых, злостно клевещущих на наш строй, вывезли в Шереметьево, посадили на самолёт, и они на том самом Западе оказались. Потом-то выяснилось, что они с этой целью и затеяли безобразие. Там их гениями обозвали, мазня их во всех музеях мира висит, а самих чуть ли не на руках носят.
Я тяжело вздохнул и продолжил:
– Ладно, что об этом рассусоливать. Получилось, конечно, как всегда, то есть нехорошо получилось. Теперь рядом с работами Малевича, Кандинского, Шагала и других великих живописцев начала века висят полотна Рабина, Комара, Меламида и прочих им подобных диссидентов. С одной стороны, это, конечно, приятно, а с другой – наша страна в очередной раз потеряла многих по-настоящему талантливых художников, которые, так же как поэты с писателями и другими творящими людьми, имеют своё мнение и не вполне согласны с тем, что их пытаются заставить творить по указке: это можно, а вот это ни-ни.
Тем временем мы подъехали к дому. Поднялись наверх, и пока отец с дядей Никитой в моём кабинете в мягких креслах удобно размещались, я успел в учёную часть позвонить. Может, удастся узнать, что такое дяде прописали. Учёный секретарь пообещала мне перезвонить сразу же, как только ей что-нибудь удастся выяснить.
Звонок прозвучал, когда я с чашками кофе на подносе с кухни в кабинет направлялся. Быстро она сработала, молодец, хотя информация была достаточно скупой. Метод новый, большой популярности пока не снискал, но первые результаты очень обнадёживающие. Бояться осложнений не следует. Вот всё это я до дядюшки донёс, и он, слегка успокоившись, свой рассказ продолжил: