Жилины. История семейства. Книга 2
Шрифт:
– А ты куда направляешься?
– Да забыл дома одну вещь, хочу по-быстрому туда съездить и к вечеру вернуться.
Сторож лишь головой кивнул и долго стоял, глядя вслед скачущему верхом Ивану.
Обернулся тот действительно споро. Не прошло и четырёх часов, как он уже перед воротами очутился. Да не верхом приехал, а на телеге. Пока до Жилиц скакал, решил, что ездить туда да обратно не от великого ума. Товара заказал очень много, больше, чем в другие годы. Вряд ли он такое количество на одной подводе увезти сможет. Вот и запряг Воронка в телегу, кобылу, что ему Феофан дал, к подводе привязал, сам на телегу уселся, взял в руки вожжи да ими легонько по передку телеги стукнул. Воронок его понял и побежал. Вначале не спеша, а потом сам на рысь перешёл. Застоялся, видать, без дела, вот и решил размяться по-хорошему. Кобылка следом бежала.
Нигде они по пути не задержались, так рысью и добежали до Хoлуя, а остановились лишь перед балаганом Кроковых. Кобылу Иван привязал к коновязи, торбу с овсом вернул на своё место, горячо поблагодарил Феофана и направился к трактиру. Первым делом телегу во двор загнал, затем Воронка распряг да с ним походил немного, чтобы тот остыл, а уж затем его в стойло завёл, травы сочной положил да налил воды, так чтобы она только донышко ведра прикрывала, и ведро рядом с конём поставил, а уж затем в трактир пошёл. На крыльце, к удивлению, увидел Митяя.
– Ты здесь откуда? Тебя же тётка Лукерья до утра отпустила.
– Знаешь, барин, я в избе своей посидел немного, проверил, всё ли в порядке, да обратно сюда и пошёл. Что мне там делать? Я ж один на всём белом свете. Никого из родных не осталось. Все поумирали. Мне на людях много легче. Когда я один, тоска меня берёт: как же так получилось, что и матушка, и батюшка Господу души свои отдали и оставили меня сиротой горемычной? Так мне себя жалко становится, что хоть волком вой. Вот я к людям и иду. Здесь жизнь кипит, мне здесь завсегда дело найдётся, и делаю я его с удовольствием. Так что не гони меня, барин, Христа ради прошу – не гони. – И из глаз вечно весёлого и неунывающего Митяя потекли слёзы.
– Да кто ж тебя гонит, милый мой? Это ведь хорошо, что ты вернулся. Народа-то скоро много соберётся, без тебя я не справлюсь совсем.
От растерянности Иван даже по плечу Митяя похлопал легонько, но перед тем, как в трактир войти, добавил:
– Только ты меня барином не называй. Я – Иван, ясно тебе? – дверь открыл и через порог шагнул.
Там его ждала большая неожиданность. В дальнем конце зала, у окна, на своём привычном месте, сидел Пафнутий Петрович с бараньей ногой в руке. Иван ему сразу, как вошёл, поклонился, а затем подошёл ближе.
Тихон по-прежнему лежал на лавке, укрытый лёгким летним одеялком, и спал.
– Будь здоров, Иван, – тихонько, чтобы не разбудить болящего, приветствовал Пафнутий парня. – Как же произошло несчастье-то это? Никто ничего толком объяснить не может, все только на тебя кивают.
Иван коротко рассказал всю историю с купанием в холодной реке. Пафнутий кивал головой после каждой фразы, Иваном сказанной, а затем произнёс:
– Стариков слушать надобно, народ не зря свои приметы придумывает. Вернее, не придумывает, конечно, а многолетние наблюдения систематизирует и надлежащие выводы делает. Сказано – после Ильина дня купаться не след, вот и нечего в воду ледяную лезть. Но тут уж судьба, против которой тоже не попрёшь. Значит, так записано на небесах, и если не вода холодная, то что-то другое обязательно к подобному несчастью привело бы, – И он, опечалившись, даже недоеденную ногу положил.
– Что дальше делать собираешься? – спросил он через пару минут своим обычным голосом.
– Я уж все долги раздал, товара заказал много больше, чем раньше. Хочу на лошади его развозить.
– Это дело, – откликнулся Пафнутий Петрович. – Сколько раз я Тихону об этом говорил, а он всё одно и то же талдычил: «Обет я дал», – и всё тут. Так и не смог я его переубедить. Хотя, думается, он сам всё прекрасно понимал. Он ведь действительно такой обет дал, вот и тащил этот крест, а тот, вишь, неподъёмным оказался. – Он вздохнул и, вновь опечалившись, голову опустил.
…Тут нам пришлось прерваться, чтобы не опоздать в больницу. Всю дорогу дядя Никита молчал и не отрывал своих глаз от окна. Мы с папой никак не могли понять, что он там обнаружить пытается. Там же массовая застройка, ничего интересного быть не могло. Спросить, правда, никак не решались, но он сам нам обо всём доложил:
– Слушайте, мне в Битце в первые годы после революции неоднократно приходилось бывать. Здесь же глухой лес был, а сейчас огромный город стоит.
– Дядя Никита, часть леса осталась, его не так давно власть, которой теперь нет, в историю загнала. Здесь в сентябре 1974 года знаменитая «бульдозерная» выставка проходила. Не слышали
А вот о том, что в Битцевском лесопарке будет выставка современной живописи, к сожалению, не знал. Однако у меня есть хороший знакомый. Он математик и в то далёкое время был уже доктором наук, а сейчас академик. Он страстный коллекционер современной живописи. Вот он был в Битце в тот день, ему даже удалось спасти одну из работ Оскара Рабина, вытащив её чуть ли не из-под отвала бульдозера, и я недавно видел её у него в квартире висящей на стене. С моей точки зрения, это мазня: на сером фоне скособоченный барак с заваливающейся крышей, рядом стоит засохшее дерево, вроде бы берёза, небо закрыто дождевыми облаками. Смотришь на это произведение, и такая безысходность тебя охватывает, что плакать хочется. Я бы такое дома не повесил, а приятель гордится, что у него есть не просто подлинник Рабина, а спасённая из-под ножа бульдозера работа великого нашего современника. Он мне показал, сколько стоят меньшие по размеру картины Рабина на аукционе «Сотбис». Знаете, цифра впечатляет. Продай – и можешь всю жизнь прожить на Гавайях, ничем, кроме отдыха, не занимаясь. Но мы, наверное, сумасшедшие, без работы сразу же чахнем, – улыбнулся я и заметил: – Ну вот, приехали. Вон ваша клиника, дядя Никита. Вы с папой идите, а я в машине поработаю немного. – И я достал из дипломата рукопись нашей с Петром Солодовниковым монографии.
Процедура оказалась долгой, я около двух часов просидел в машине, компонуя первую главу книги. Не зря я ей сегодня столько занимался, самому понравилось, что получилось. Правда, многие говорят, что, если самому нравится то, что ты пишешь, разорви и начни сначала, но у меня иное мнение и я им в своей жизни руководствуюсь. Я считаю, что если самому нравится, значит, можно и другим показать.
Я точку поставил и на крыльцо, с которого в больницу попасть можно, внимание обратил. На нём народ стоял и дымил. По внешнему виду и не поймёшь, то ли там одни больные собрались, то ли вперемешку с посетителями. Теперь ведь в больницах пижамы не выдают. Хотя если внимательнее присмотреться, то отличие имеется, и оно весьма существенное. На всех поголовно посетителях надета уличная обувь, а на больных – домашняя. Я прикинул: больных явно больше. Пока я всё это рассматривал, и мои вышли, да при этом так оживлённо переговаривались, что я даже удивился. Так-то они оба не из числа разговорчивых. К машине подошли, я вылез, дверку перед дядей Никитой отворил, он внутрь забрался – смотрю, улыбается. Доволен – недоволен, не пойму, но улыбка обнадёживает, может, всё в порядке. Отец за это время машину обойти успел и на заднее сиденье рядом с братом уселся.
– Ну и что там с вами делали? – спрашиваю.
А дядька с улыбкой такой, только что вслух не смеётся, отвечает:
– Понимаешь, Ванюша, достали меня камни в почках. Я уж у нас чуть ли не во всех больницах належаться успел. Мне камни раздробят, песочек в унитазе прямо горкой лежит – ну, может, и не горкой, но виден, – а через пару месяцев снова камушки расти принимаются. И опять начинаются боли. А тут одна наша докторица мне и говорит: «Вам, Никита Фролович, надо способ дробления камней менять. В Москве, в одной из клиник, начали использовать принципиально новый метод – ударно-волновую терапию. При этом камни рассыпаются в пыль и новым расти не на чем. Нет, конечно, когда-нибудь они снова образуются, но ведь не через неделю же». Вот я Лину и напряг: найди, мол, такую больницу. Она эту совсем новую клинику и обнаружила.