Жилины. История семейства. Книга 2
Шрифт:
– Очень он приятный человек, – задумчиво произнесла Пожарская, – с ним так легко разговаривать. Да даже если он молчит, а ты рядом находишься, от него такая сила во все стороны идёт – невольно от этой силы сама заряжаешься.
– Ольга Васильевна, – Иван дождался, когда Пожарская закончит говорить и на него вопросительно посмотрит, – дозвольте к вам с просьбой обратиться. Вы ведь скоро будете пересматривать своих арендаторов. Кому-то, может, откажете, кто-то сам уйдёт. Вот мы и хотим попросить вас, ваше сиятельство: подумайте о нас, грешных. Мы бы хотели в новом году какую-нибудь лавку арендовать, небольшую, но желательно в хорошем месте, где поток покупателей большой. – И он так заискивающе на
– Ох, Иван, ну и хитрец же ты, умеешь найти путь к женщине! – Она буквально на секунду задумалась, но тут же развернулась, схватила Ивана за руку и потащила за собой. – Пойдём, я тебя конфеткой награжу.
Дошли они до той лавки, где Иван её заметил, Пожарская резко открыла дверь, так что шнурок, который к колокольчику был привязан, лопнул, отчего колокольчик только один раз звякнул и замолчал. Пожилой хозяин лавки вскочил со стула, но, не обращая на него внимания, Ольга Васильевна обвела руками помещение и буквально пропела:
– Вот, смотри, Иван Иванович, эта лавка как раз после Нового года свободна будет. Если устраивает, то плати мне часть мзды, как гарантию, что ты от неё не откажешься, и в новом году добро пожаловать.
Иван сделал вид серьёзный, осмотрелся, рукой отодвинул нынешнего хозяина в сторону и сказал:
– А что, ваше сиятельство, лавка меня вполне устраивает, я её беру. Позвольте сопроводить вас в контору, где мы и оформим договор найма на 1753 год от Рождества Христова.
Бывший хозяин понял, что проиграл, и ничего даже говорить не стал.
Когда они отошли на некоторое расстояние от лавки, Пожарская сказала:
– Ну, Иван, ты меня поразил. Теперь-то я понимаю, почему Тихон Петрович тебя вначале в компаньоны взял, а теперь и усыновить решил. Из тебя действительно купец знатный должен получиться. Давай так: мы сегодня договор оформлять не будем, а к Новому году подъезжайте с его сиятельством ко мне в гости, там все условия и обговорим. Да, ещё знай: я ведь своего управляющего с нынешнего утра выгнала и под суд его отдать желаю. Возместить мне ущерб он, конечно, не сможет, так пусть хоть кандалами позвенит в каком-нибудь руднике несколько лет. Это надо же, решил, что я ничего в коммерции не понимаю, и нагло воровал! Даже прикрываться ничем не стал, меня дурой неграмотной посчитал. Хотя, – и она на Ивана посмотрела, – действительно я такой и была, во всём ему доверившись. Хорошо, я у вас с Кроковыми познакомилась, вот Любовь Николаевна с супругом своим, Феофаном Селивановичем, быстро в его бумагах разобрались – им на это буквально одного часа хватило – и всё-всё мне показали, как он воровал, и даже примерную сумму ущерба высчитали. Точнее-то судейские определять будут, чтобы ему срок тюремный начислить. А ведь, кабы не вы, вовек я бы ему верила и убыток несла. Так что я ваша с его сиятельством должница. Нужна помощь – не стесняйся обратиться, чем смогу, всегда помогу.
Там они и расстались. Ольга Васильевна продолжила обход своих владений, а Иван чуть ли не бегом отправился в трактир. Проснувшийся Тихон беседовал с Пафнутием Петровичем. Отца Рафаила видно не было, как и Авдотьи с Настёной.
– А тёща моя будущая с моей суженой где, что-то я их не вижу? – спросил Иван, продолжая оглядываться.
– Будешь шляться незнамо где, у тебя Настёну из-под венца уведут. – Пафнутий Петрович был, как всегда, очень образен. – За отцом Рафаилом карета приехала, он их и прихватил, до дома пообещался доставить.
Иван опустил голову. С одной стороны, жаль было, что не попрощался с ними, а с другой – он почти всё, что хотел на ярманке сделать, уже сделал и даже насчёт аренды лавки вопрос решил, а ведь дела должны быть на первом месте. Так его Тихон учил. Хлюпнул он для порядка носом, своё недовольство
Тихон тем временем снова задремал. Он вообще теперь по большей части если и не спал, то находился в полусонном состоянии; организм боролся с хворью, на него напавшей, а для этого лучше сна ничего ещё не придумали. Пафнутий пересел поближе к окну, там было светлее, и, достав какие-то бумаги, углубился в их изучение. Делать Ивану было абсолютно нечего, и он сам глаза прикрыл, замечтавшись о том времени, когда Тихон поправится и они с ним делами начнут заниматься. Скрипнула дверь – это в трактир заглянул Митяй и снова на улицу вышел. Он тоже от безделья мучился. Иван посмотрел на него отсутствующим взглядом, всё ещё в своих мечтаниях находясь, затем встрепенулся, вскочил и тоже на улицу пошёл.
Митяй никуда не делся, он присел на завалинку и, зажмурившись, грелся в лучах заходящего солнца. Рядом с ним сидела кухарка, в тот день это была Наталья, женщина уже в возрасте, но ещё, как говорится, в теле, дородная, с начавшими седеть волосами, выбивающимися из-под красного повойника, украшенного кружевами. На ней был длинный, до самой земли, очень красивый сарафан красного цвета, расшитый такими же кружевами, как и повойник. Глаза у неё были прикрыты, и она так же, как и Митяй, ловила последние на сегодня солнечные лучи. Иван её практически до того не замечал. Да и что обращать внимание на женщину, крутящуюся с ухватами возле печи? Всегда она в фартуке, скрывающем всё на свете, всегда волосы тщательно заправлены, всегда она суетится около плиты, на которой шипит и скворчит что-то кипящее, томящееся или жарящееся. Здесь же она предстала перед Иваном в расслабленном состоянии, и он даже поразился, насколько же Наталья красива. Иван прямо застыл, рассматривая её. Почувствовав его взгляд, она открыла глаза и вскочила:
– Я уже всё закончила, барин. Вот немного решила передохнуть – и тотчас на кухню вернусь, там прибраться надобно да к завтрашнему дню подготовиться. А что, завтра много народа будет или только вы втроём да Лукерья?
Она вопрос задала, а Иван как и не слышал её вовсе, всё стоял и любовался. Вот ведь и не молодка вроде, а лицом красива, да ладна так, что глаза отвести от неё трудно. Наталья поняла, что молодой барин, как она его называла, задумавшись о чём-то, совсем её не слышит, и замолчала, тоже на него глядючи. Иван встрепенулся, смутился и пробормотал:
– Да сиди ты спокойно, никакого пожара же нет. Мы втроём остались, как обычно. Тихон Петрович спит, я вот тоже на солнышко вышел, да к Митяю у меня небольшой разговор имеется.
Половой, который лишь глаза приоткрыл, поглядывая на них снизу вверх, вскочил тут же, как будто в него пружина вделана была, и принялся Ивана глазами есть.
– Пойдём, Митяй, прогуляемся немного, да по дороге поговорим.
Он отошли от трактира на десяток метров, и Иван начал разговор, к которому уже столько времени готовился:
– У меня для тебя предложение одно имеется, но прежде ты мне скажи: вот такая жизнь, которую ты ведёшь, устраивает тебя или не очень? Не надоело ли тебе в прислугах ходить? Не хочешь ли ты каким-нибудь другим делом заняться? Да, ещё одно, что не менее важно: ты крепостной али свободный хрестьянин, и если крепостной, то чей?
– Был крепостным, конечно, но как родители мои поумирали, её сиятельство Ольга Васильевна мне вольную дала да к делу приставила – в трактире работать. Другого я ничего не знаю, только этому обучен. А так, конечно, хотелось бы мир посмотреть, здесь-то я ничего почти и не вижу. Вот об этом я мечтаю, когда разговоры гостей наших слушать доводится. Мир-то он большой какой, а я в четырёх стенах сижу – и всё, больше ничего не видел, а так хочется.