Жирандоль
Шрифт:
Он обиделся: непоследовательная, сумасбродная, непредсказуемая! Бунтарка, одним словом. Какая-то баба в цветастом платке сунула под нос валенки.
– Меняетесь? – Ее пронырливый желтый глаз разглядел колечко.
Мелюзга шныряла под прилавками, барышни похохатывали и, поскользнувшись, падали прямо в руки кавалерам. Сгорбленная старуха в черном рассыпала баул с ношеными калошами и ползала на коленках, собирая свое истоптанное сокровище.
– Так нет? – буркнул Платон, пробираясь вслед за Ольгой к чучелу, кое-как слепленному из ветоши и мочала. – Зачем тогда… вся эта акробатика?
– Акробатика исключительно полезна для
Платон дулся до натопленной прихожей Ираиды Константиновны, а Ольга даже не обращала внимания. Перед крыльцом он хотел проститься, повернуться спиной и уйти, не оглядываясь, но маленькая сильная ручка схватила за отворот тулуп а, повела за собой внутрь.
– Чаю попьем горячего, у меня варенье припасено.
– А зачем тебе меня чаем поить, коли замуж не собираешься? – Все-таки обида не могла сидеть внутри, так и рвалась облить, испачкать строптивую.
– Я же вроде замужем. – Ольга стеснительно потупилась. – Да и не к лицу большевикам эти пережитки.
– Ох! – Сенцов присел от неожиданности. Об этом он и не подумал. – Но… тебе надо развестись… Что это за… как это у магометан делается?
– Не знаю, надо спросить. – Она отмахнулась от трудной темы и начала расстегивать блузку, путаясь в частых меленьких пуговичках. – Давай после…
Платон обрадовался, как всякий самец, и забыл на время про туманность ее брачного статуса. Но не насовсем. Примерно раз в неделю или в месяц он намекал, что таким, как они, давно пора бы обвенчаться, и он готов и все такое. Он даже планировал удивить ее: вытащить из сундука колечко с сапфиром и, наплевав на мораль и условности, преподнести в качестве предсвадебного подарка. Но такие мысли не задерживались в голове, только заглядывали ненароком и убегали прочь, напуганные и пристыженные. Нет! На краже и крови благополучия не построить. Не такое кольцо будет у его законной жены! Он заработает и купит ей сапфиры, а эти счастья не принесут.
Каждый разговор заканчивался примерно одинаково – тяжелым пыхтением и сладострастными стонами. В окно постучалась весна, тронулся и уплыл восвояси лед на Тускари. Однажды Платон подкараулил длиннобородого муллу-татарина в торговых рядах и рассказал про свою печаль.
– Нехорошо это. – Мулла недовольно свел брови. – Жена и муж надо бместе жить. Но… если муж не хочет сбой жена, надо просто три раза говорить «талак».
– И все?
– Да, псе. Твоя женщина сбободный.
Благодарный Платон долго кланялся длиннобородому, прикладывая руку к груди. Он видел, что магометане так делали. Можно, можно Ольге развестись! Вот именно об этом он и жаждал сегодня поговорить, убежав пораньше от заботливой матушки, которая ни под каким предлогом не смогла бы принять невенчанной жены единственного сына.
Но в тот апрельский вечер, когда Дорофея Саввишна накормила сыночка кулебякой и оставила баловаться никчемными рисунками, поговорить с Ольгой не удалось. Еле успел спрятать на место сокровища и захлопнуть тетрадку с капризной серьгой, как пьяный зять прибежал ругаться, требовал выдать ему жену, то есть Платонову сестрицу Аринку, которой в закромах Дорофеи Саввишны совсем не наблюдалось. Потом и сама Арина Николаевна прилетела, почти что на метле, по крайней мере, так могло показаться со стороны, потому что она неслась по улице, размахивая своим орудием
На следующее утро Сенцов как ни в чем не бывало отпирал лавку. Торговли в привычном понимании давно не было, но красномордый заготовитель Прутьев обязал поставлять табак на фронт, а кроме того, еще сапоги и ремни. Соседняя кожевенная лавка сгорела, и ее ассортимент перекочевал под пискуновское покровительство.
– Привет, несознательный элемент! – Дверь распахнулась и впустила Липатьева. Его богатые кудри обильно нарядились сединой, лицо сразу помудрело и открылось, из глаз исчезло ехидство.
– И вам доброго здоровьица, сознательный элемент. – Не выбрав тактику поведения со счастливым соперником, Сенцов решил придерживаться того же иронично-панибратского тона.
– Тут такое дело: Иван Никитич никак не может смириться с декретом о национализации, как бы головой не захворал или руки на себя не наложил. – Липатьев говорил бодренько, как будто о чем-то обыденном и веселом. – А мне уезжать надо, на фронт тороплюсь – сложить голову за правое дело.
– Да ну? – Новость носила нерядовой характер, счеты выпали из рук, звонко клацнули по прилавку.
– Так вот, прошу приглядеть за моим семейством. Других-то мужчин у них, сам знаешь. Батюшка не в счет. Так что уж ты хоть не бросай их. – Алексей достал длинными пальцами щепотку табаку из открытого мешка, понюхал и театрально чихнул.
– Т-так… я… Это что за акробатика с фронтом?
– А кто, если не я?..
– А почему сейчас? Вроде Антонина Иванна тяжелая?
– Да, ждем пополнение. Принимаю поздравления… Ты сам-то не хочешь добровольцем записаться?
– Я?.. Н… нет, пока не планировал. Я уже повоевал.
– Ну а мне пора вдругорядь.
– А чем же тебе Иван Никитич не задался? – Сенцов обиделся за патрона, лично он никакой невменяемости за Пискуновым не замечал.
– Так стар же наш орел, того и гляди крылья сложит.
– А по мне так в самый раз. – Платон недовольно покачал головой. В его воспитание не укладывались подобные суждения.
– Все одно. Мне за Тоньку боязно, так что пообещай не срываться с места, пока она… ну сам понимаешь.
– Да я и не думал. Если что в моих силах, то завсегда…
– Вот и хорошо, – закончил Липатьев, – мне так поспокойнее будет.
Платон покивал головой, дежурно смахнул ветошью пыль с подоконника. Потом не удержался и спросил:
– А что такая нужда-то воевать?
– Как не нужда? А карьер? Или ты думаешь, что я собираюсь на твоем месте в лавке торчать?
Пока разгоним контру, а потом подумаем, как эту национализацию поудачнее закруглить.
– Куда уж удачнее? – Сенцовская бровь скептически изогнулась. – Всерьез заберут все вчистую?