Житие сестер обители Тёсс
Шрифт:
явился в видении некий прекрасный Муж, вполне зрелый Юноша, целиком обнаженный в необычайном свете. Однако она не испытала ни ужаса, ни неудовольствия, рассматривая расположение и наготу всех Его членов, но исполнилась великим удовольствием духа, как и при прочих явлениях.
Впоследствии соблазнительная нагота Юноши сменяется устрашающей наготой Снятого с креста — со скрещенными руками и кипящей кровью из широкой раны в правом боку (см.: АВ 172).
5. «Сестра Катрай»
В 1-й четверти XIV века в Эльзасе был создан трактат «Сестра Катрай». Уже в латинском переводе около 1350 года он приписывался И. Экхарту. Как полагает Фр.-И. Швайцер, автора трактата следует
Прочие люди молят Бога, чтобы Он им явился таким, когда был младенцем, обретался здесь в этом времени и когда висел на кресте. Кратко сказать, они просят Бога, чтобы Он им явился во всём Своем внешнем обличье, дабы узреть Его телесными очами, и вопрошают Его о том либо другом. Пусть-де Он даст им уразуметь, чему надлежит умереть, а чему пребывать в этом времени, или как хочет Бог поступить со Своими творениями, дабы сами они могли об этом рассказывать и получали от этого радость. <...> Иные, о них мы только что говорили, надеются узреть здесь Бога телесными очами. Это люди неверующие. Дьявол их укрепляет в неверии, чтобы они с ним остались навечно, и принимает на себя из элементов в воздухе форму, какую захочет, являясь людям, когда захочет и где пожелает: то как младенец с волнистыми волосами в облатке, то как двенадцатилетний отрок, а то как праведный муж тридцати лет. Коротко говоря, он является им как Отец и как Сын, является, как они того жаждут и страстно желают, беседует с ними, научает их различениям, насколько сам раз умеет. И да будет вам ведомо, он зачастую открывает им правду, дабы укрепить их в неверии.
В этом отрывке, имеющем своим предметом, повторим еще раз, отнюдь не образы и мотивы монашеской письменности, но казусы стоящей за ней повседневной действительности, речь идет о явлениях Христа в образах Младенца, Отрока, Мужа в полноте лет и Распятого. Подобные казусы находят себе подтверждение в сестринских книгах, откровениях и благодатных житиях. Господь является в облике младенца, ребенка 3-х (см.: Un. 481), 4-х (см. с. 158 наст. изд.) и 8-ми (см.: Ad. 176; с. 167 наст. изд.) лет; 10- (см.: Ad. 172), 12- (см.: Gt. 138—139) летнего отрока; 16- (см.: LDP2 59), 18- (см.: ChE2 28) летнего юноши; мужа 30 лет (см.: Ad. 171; Un. 408), короля (см. с. 167 наст. изд.); бичуемого и распятого на кресте (см.: Un. 396; Kt. 106—107). Таков обычный набор ликов Христа, предполагающих стандартный набор ответных ролей: беременеть, прикладывать к лону; пеленать, питать молоком; кормить, укладывать спать, усмирять во время игры; эротически возбуждаться, поклоняться и сострадать. Примечательны сбои этой стандартизации, связанные с появлением синтетических образов. На теле Младенца могут проступить стигматы, «знаки любви», а Плещущийся в корытце способен заговорить как Ветхий Денми (см. с. 158, 29 наст. изд.).
6. Прочие свидетельства, «textus»
Приведенные свидетельства Жака де Витри и Давида Аугсбургского, из «Определений» Альберта Великого и трактата «Сестра Катрай» могут быть дополнены свидетельствами Лампрехта Регенсбургского («Дочь Сиона»; 1248—1250), Фомы Шантимпре («Общее благо о пчелах»; 1258—1263), И. Экхарта (конец XIII века), «Энгельбергского проповедника» Б. Фридёвера (1390-е годы), И. Нидера («Муравейник»; 1430-е годы), из протоколов допросов и канонизации Доротеи фон Монтау (1347—1394). Большая часть этих свидетельств представлена в примечаниях к публикуемым в настоящем издании текстах [1064] .
1064
См.
Главный вывод, который логически следует из приведенных выше сопоставлений, заключается в том, что казусы действительной жизни могут выстраиваться в соответствии со смыслами традиции не только post factum, в период их освоения, мифологизации, но уже в самый момент протекания. Моторика (мимика, жестикуляция, перемещения в пространстве, построение мизансцен) также является производным от смыслов традиции. Будучи так или иначе сконструированным, казус сам по себе похож на литературное произведение и, в пределе, тождествен ему. Он есть в своем роде произведение до произведения.
Существительное «textus» («ткань, «плетенка», «строение»), образованное от супина латинского глагола «texo» («ткать», «плести», строить»), следует освободить от своих терминологических значений и понимать не только в узком смысле как плетение слов (вербальный: устный и письменный, текст), как плетение линий и цветовых пятен (визуальный текст), как плетение артефактов (предметный текст, костюм), но и как плетение действий, перемещений и жестов (поведенческий текст) и даже как плетение мыслей применительно к тому или иному дизайну сознания. Общим знаменателем у всех этих текстов разной знаковой природы является их вполне определенное, притом одинаковое, строение, которое сообщает традиции единство и однородность.
II. Перформативная практика
1. Промежуточное положение перформативной практики
Применительно к женской мистической традиции в Германии позднего Средневековья необходимо признать, что между экономическим функционированием монастырей (разные виды текстильного производства), их богослужебным распорядком (оффиций), разворачивавшейся в них художественно-прикладной деятельностью, направленной на создание произведений искусства (копирование рукописей, мелкая пластика, живопись), — между этими тремя компонентами монастырского уклада существовала обширная область социальной жизни, вовсе не сводимая к ним. После своего заката и схождения на нет она представлена нам своими реликтами: артефактами и литературными памятниками, по которым мы можем судить о ней и воссоздавать ее с большой степенью вероятности.
С одной стороны, эта область была продолжением коллективно отправляемого обряда, однако, используя и развивая его мифопоэтический ряд, она не включала в себя никаких групповых ритуалов и церковных таинств, покрывала собой частную и интимную сферы, предполагала личное творчество и производство смыслов. Границы между этой областью и обрядом были проницаемы вплоть до Тридентского собора 1545—1563 годов, на заключительной сессии которого было заявлено о необходимости реформирования и унификации Миссала и Бревиария, ведь плоды индивидуального творчества, в частности литургические тропы и часословы страстей, могли вводиться в рамках местных обыкновений в обряд.
С другой стороны, область социальной жизни, о которой следует речь, была своим строением тождественна произведению искусства, например житию, ничем не отличаясь от него, — разве что тем, что была не записанным, а прожитым житием, и житием не кого-то другого, а себя самого. Пользуясь миметическими средствами, подражая Иисусу и Богородице, харизматик, в отличие от художника и церковного автора, выстраивал не образ другого, Иисуса и Богородицы, но образ себя самого, хотя в соответствии с Иисусом и Богородицей. Он был занят практикой себя, имея в виду свой канонический образ и проживая свою «автоагиографию».