Жизнь после Жары

Стилл Оливия

— Алло, мелкий, — глухо произнёс голос Салтыкова, по которому было видно, что он не только не рад слышать Оливу, но и жутко нервничает, — Поднимайся ко мне наверх.

— Нет уж, лучше ты спускайся вниз, — сказала она тоном, не допускавшим возражений.

— Мелкий, у меня много работы, я спущусь, но ненадолго.

— Спускайся, — только и ответила Олива.

— Ну что? — полюбопытствовала Никки, как только Олива закончила разговор.

— Щас спустится, — отвечала та, нервно приглаживая свои непослушные курчавые волосы, — Нервничает. Должно, пересрал с испугу.

А ты молодец, быстро смикитила! Я бы сама точно не допетрила и как дура попёрлась бы наверх, а он бы тем временем в два счёта смылся бы оттуда через чёрную лестницу…

— Не смылся бы, — с неожиданной жёсткостью в голосе сказал Ярпен, — Попробовал бы он у меня тут смыться! Я бы из него всю душу вытряс…

Олива благодарно взглянула на своих друзей. «Как хорошо, что они есть у меня… — подумала она, — Кто знает, что бы было сейчас со мной, если бы не они…»

Между тем, Салтыков появился в фойе высотки. Увидев Оливу, он нехотя подошёл к ней. По тому, как он прятал глаза и нервно теребил в пальцах пачку сигарет, было видно, что он струхнул не на шутку.

— Давай поднимемся наверх, мелкий, — не глядя на неё, сказал он.

— Нет. Мы будем разговаривать тут, возле высотки.

— Но, мелкий, тут люди ходят...

— Люди?! — Олива вскинула на него глаза, — Ты людей испугался? Или, может, ты боишься, что они увидят тебя рядом со мной?

— Нет, мелкий, ты не права... — пробормотал он себе под нос, нервно крутя в пальцах сигарету.

— Тогда почему ты нервничаешь? Почему не смотришь мне в глаза? Отвечай! — потребовала она.

— Олива, я уже давно всё сказал тебе...

— Олива?! — она аж задохнулась от негодования, — И что же, интересно, ты мне сказал? Пока я ничего вразумительного от тебя не услышала.

Салтыков молчал, нервно теребя свой рукав.

— Зачем ты мне звонил и говорил что любишь? Зачем писал мне эсэмэски? Зачем?!

— Я помириться с тобой хотел...

— Для чего?

— Чтобы ты на меня не злилась...

— Только для этого?

— Нет, не только...

— А для чего ещё?

— Ну... чтобы мы с тобой остались друзьями...

— Друзьями?!

Олива не выдержала и залепила ему пощёчину, схватила сумку и выбежала на улицу. Он попёрся за ней.

— Куда ты идёшь? Вон твои друзья, с другой стороны, — сказал Салтыков.

— Не твоё дело, — огрызнулась Олива, однако остановилась.

Он молча закурил.

— Когда ты, наконец, перестанешь мне врать? Скажи мне, наконец, правду! О чём ты сейчас думаешь, скажи! — потребовала она.

— Мелкий, ну зачем говорить об этом...

— Как это зачем?! Я имею право знать!!!

Салтыков заметил, что Олива была уже не та, которой он оставил её. За полгода она заметно похудела, на ней была какая-то невиданная им ранее лиловая кофта, подчёркивающая её осиную талию; даже пахло от неё какими-то другими, новыми духами. Жёсткие кудри Оливы рассыпались по ветру; глаза её, казавшиеся теперь огромными на похудевшем лице, метали искры. В гневе она была чертовски привлекательна, и Салтыков подумал, что, в конце концов, не так уж страшен чёрт, как его малюют.

Однако, как тщетно ни рылся он в себе, не мог уже найти и сотой доли того крышесноса, который испытывал он к ней когда-то давно. Он видел, что и гнев её, и пышные кудри, и новая кофта, и новые духи — всё это сделано нарочно для него, и что Олива на самом деле только и ждёт, когда он поцелует её. Несмотря на изменённый внешний вид, внутри она по-прежнему оставалась той зависимой клушей, которую он бросил, и Салтыкову стало жаль её.

— Мелкий, — произнёс Салтыков, теряя почву под ногами, — Ты прости, что я тебе изменил. Прости, мелкий. Я ведь любил только тебя, и до сих пор люблю. То был всего лишь физиологический инстинкт, который я не сумел обуздать, и за это я прошу у тебя прощения, потому что знаю, как ты к этому относишься…

Поколебавшись немного и, видя, что его слова требуют подкрепления действием, Салтыков, с трудом поборов свою отчуждённость и нежелание делать это, обнял Оливу и поцеловал. На тот момент она не заметила, каких трудов ему это стоило, она поняла это гораздо позже... А тогда она мгновенно растаяла как сливочное масло и сама прильнула к нему.

— Всё прощаю тебя и прощаю — устала уже...

Никки с Ярпеном стояли около высотки и смотрели, как на площади Олива разбиралась с Салтыковым. Увидев, что они вдруг обнялись и начали целоваться, Никки аж всплеснула руками.

— Вот тебе и раз… — озадаченно пробормотал Ярпен.

— Дурочка, — сказала Никки, — Наверно, этот Салт опять ей лапши на уши навешал, а она поверила! Её дело, конечно… Но мне это, честно говоря, совсем не нравится.

— Мне тоже, — упавшим голосом произнёс Ярпен.

— Ну что ж, раз они помирились, то нам тут больше делать нечего…

— Я тоже так думаю, — сказал Ярпен, — Пойдём домой.

Глава 55

На площади перед высоткой была установлена видеокамера, посредством которой можно было наблюдать через интернет всё, что делается на главной площади города. Молодые пацаны и девчонки, знавшие о наличии этой камеры перед высоткой, частенько останавливались там, когда гуляли, и ради прикола звонили друзьям и при этом прыгали и махали руками перед камерой — эй, ага, вот они мы, посмотри на нас на сайте, видишь? Но, впрочем, эта игрушка быстро надоедала, и ребята, позабавившись так раз-другой, уже проходили мимо этой камеры более равнодушно.

В этот предвечерний летний час, когда люди, недавно вернувшиеся с работы, ужинали у себя дома, площадь перед высоткой была почти пустынна. И если в этот момент кто-нибудь от скуки сидел у компьютера на сайте мэрии Архангельска и смотрел видеотрансляцию площади, то, скорее всего, не увидел там ничего интересного, кроме одной-единственной целующейся парочки, стоящей аккурат напротив камеры. И, скорее всего, мысли тех, кто это видел, разошлись в двух направлениях: те, кто не знал, что за парень с девушкой там целуются, думали: «Ох уж эти влюблённые парочки! Тоже, нашли место, где лизаться!» А те, кому эта парочка была знакома, думали примерно так: «Эх, Салтыков, Салтыков…»