Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Солод Вадим

«Вообще, к устройству диспутов надо прибегать с крайней осторожностью, — писал член Центрального Совета Союза воинствующих безбожников СССР А. Т. Лукачевский. — Опыт показывает, что они дают обратный результат — например, разжигают религиозный фанатизм. Стоит только вдуматься в сущность религиозного диспута, и нам логически ясно будет видно, сколько предоставляется возможностей, чтобы диспут получил отрицательное значение. В каждом религиозном диспуте приходится оперировать понятиями и данными различных наук: гносеологии, сравнительного языкознания (например, по критике Библии), истории и археологии; критического отношения ко всему этому от аудитории, мало подготовленной, нельзя ждать… Вот почему Московский Комитет РКП в одном из своих циркуляров предлагает всем райкомам и укомам воздержаться от организации диспутов, допуская их лишь в исключительных случаях, не иначе как с согласия

Агитотдела МК. Как правило, диспут можно организовать, когда уже имеется подготовленная аудитория. Например, можно провести диспут при участии учащихся Совпартшколы в виде заключительной главы после лекции по истории материализма и религии» (Агитатор-пропагандист. Владимир, 1922. № 5. С. 12–13).

Судебное заседание по делу об изъятии церковных ценностей.

1922, май. Фото В. К. Буллы

При этом билеты на мероприятия с участием раскольника А. И. Введенского публика буквально рвала из рук, они раскупались по двойной, тройной цене, хотя и так стоили недёшево: первые девять рядов — дороже 150 рублей, галёрка — до 20 рублей. Во время одного из них раскольник [185] говорил собравшимся: «Ладно, будем считать, что я создан Господом, а вы, если так настаиваете, произошли от обезьяны». Луначарский отвечает: «Давайте. Но, сравнивая меня с обезьяной, каждый скажет: какой прогресс! А сравнивая вас с Богом? Какой ужасный регресс!» Так что Александр Васильевич был противником серьёзным и очень опытным.

185

Введенский Александр Иванович — раскольник, проповедник и христианский апологет. Именовал себя митрополитом-Апологетом-Благовестником. В 1944 году покаялся, но в продолжении священнического служения Московской Патриархией ему было совершенно справедливо отказано.

При всём сопутствующем подобным антирелигиозным мероприятиям ажиотаже Владимир Маяковский старался участвовать в них крайне редко. У него была другая профессиональная специализация — в основном это обсуждение концепций нового революционного искусства и литературы, а также встречи на не менее популярную тему «страданий» русской эмиграции.

23 марта 1927 года всё в том же Политехническом музее проходил диспут «ЛЕФ или блеф?», на котором председательствовал Владимир Максимович Фриче — директор Института русского языка и литературы Академии наук. В одном строю защитников «Левого фронта» вместе с Владимиром Маяковским «стояли» Николай Асеев, Осип Брик, Валерий Жемчужный, Михаил Левидов, Антон Лавинский, Александр Родченко, Варвара Степанова, Виктор Шкловский. Их противников представляли Леопольд Авербах, Александр Воронский, Владимир Ермилов и Вячеслав Полонский [186] — главный редактор журнала «Новый мир». Зал громкими аплодисментами поддерживал действительно блестящее выступление Владимира Владимировича, который окончательно «добил» своих оппонентов, когда прочитал стихотворение «Венера Милосская и Вячеслав Полонский»:

186

Полонский Вячеслав Павлович — автор статьи «Заметки журналиста. ЛЕФ или блеф?», напечатанной в «Известиях ВЦИК». Опубликовал в журнале «Новый мир» «Повесть непогашенной луны» Б. Пильняка. С 1905 года член РСДРП — меньшевик, с 1918 года — в РКП(б), большевик. В. П. Полонский очень тесно общался с Л. Д. Троцким, вплоть до его высылки в Казахстан.

Мещанская жизнь Не стала иной. Тряхнём и мы футурстариной. Товарищ Полонский! Мы не позволим любителям старых дворянских манер в лицо строителям тыкать мозоли, веками натёртые у Венер.

Надо сказать, что разговоры об «исключительном стяжательстве» Владимира Маяковского были довольно сильно преувеличены его недоброжелателями.

На самом деле в целом ряде случаев им двигал не столько коммерческий интерес — обеспеченный в материальном смысле литератор как раз помогал очень многим: и знакомым беспризорникам, и соседнему детскому дому, проводил благотворительные акции в пользу бедствующих английских рабочих или пострадавших от засухи в Поволжье.

19 февраля 1922 года в Доме печати на Арбате во время выступления артистов мастерской Николая Фореггера (Мастфора) Владимир Маяковский обращался к зрителям: «Никто не покинет зрительный зал без моего разрешения, а разрешение я дам только тем, кто сделает денежный взнос в фонд помощи голодающим в Поволжье». Одновременно организуется аукцион книг с автографами авторов. Книга Маяковского «Всё сочинённое Владимиром Маяковским» с дарственной надписью:

Отдавшему всё для голодных сёл дарит Маяковский своё «Всё»

продаётся за 18 900 рублей. Всего за один этот вечер собрано более 40 000 000 (или 4000 новых после реформенных) рублей.

Традиционными были встречи с молодёжью, где Владимир Владимирович выступал вместе с молодыми пролетарскими поэтами, при этом весь сбор направлялся в фонд помощи нуждающимся.

В предисловии к дебютному номеру журнала «Новый ЛЕФ» Маяковский признавался: «Рыночный спрос становится у многих мерилом ценности явлений культуры. При слабой способности покупать вещи культуры мерило спроса часто заставляет людей искусства заниматься вольно и невольно простым приспособленчеством к сквернейшим вкусам нэпа» (Маяковский В. В. Читателям. 1927. ПСС Т. 12. С. 128).

Нередко случались конфликты с организаторами выступлений — как правило в связи с тем, что некоторые революционные товарищи справедливо считали, что первый поэт советский должен выступать исключительно бесплатно: «… приходится ездить с чтениями на заработки. К сожалению, и это почти ничего не даёт. Например, в Севастополе не только отказались платить по договору (организаторы, утверждающие, что они мопровцы), а ещё и сорвали лекцию, отменили и крыли меня разными, по-моему, нехорошими словами. Пришлось целый день потратить на эту бузу, собирать заседание секретариата райкома, и секретарь райкома отчитывал в лоск зарвавшегося держиморду. Моральное удовлетворение полное, а карман пустой…» — пишет В Маяковский Лили Брик из Симферополя 8 июля 1926 года.

Иногда «авторские» приходилось «добывать с боем», так как бюрократия глумилась как могла. Тот же Анатолий Мариенгоф описывал эпизод, когда Маяковский в качестве протеста против задержки выплаты причитающихся ему гонораров станцевал в бухгалтерии издательства «сурово-трагическую» чечётку. По свидетельству немногих очевидцев, этот танец был талантливо исполнен на рабочем столе главного бухгалтера, после чего деньги в аккуратных пачках, перевязанных шпагатом, были немедленно вручены скандалисту.

В 1926 году ГИЗ предложил Михаилу Пришвину за роман «Кащеева цепь» по 60 рублей за авторский лист, за очерки и рассказы в газетах и журналах объёмом от одного до полутора авторских листов он получал от 80 до 100 рублей. [1.207] Примерно в это же время, то есть в 1929 году, В. Маяковский запрашивал за авторский лист гонорар в 200 рублей.

При этом обращаясь в литературно-художественный отдел ГИЗ с заявлением, Владимир Владимирович был больше обеспокоен сроками выхода своих книг и способами их распространения, чем собственными заработками, поэтому он периодически предлагал издательству «льготные» расценки по выплате ему авторского вознаграждения: «Прошу ускорить второе издание моей поэмы „Хорошо!“, принятой к печати согласно переговоров с тов. Бескиным, бывших в январе с. г. Поэма „Хорошо!“ разошлась, но вследствие дороговизны не могла попасть в рабочую и вузовскую читательскую массу.

Жалоба на цену неоднократно подымалась в письмах и печати.

Для полного удешевления книги я согласился на минимальный предложенный мне отделом гонорар в 20 к. строка.

Сумму, причитающуюся мне за поэму, прошу списать полностью с моего долга Гизу.

Вл. Маяковский.

14/11–28 г.»

И ещё одно обращение:

«Тов. Халатову. Государственное издательство.