Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
– О, нисколько!.. Она говорила, продолжая шить и не подымая глаз.
– Вы вышиваете, как фея!..
– Нужно же работать, сеньор.
– Вы живете с вашей сестрой?
– Я всегда жила с нею.
– Но… у вас нет, как у ней, страсти к театру?…
– Нет.
– Вы не поете?
– О, нет!.. Но я также несколько музыкантша…
– А!.. вы играете на фортепьяно?…
– Немного.
– О! я с ума схожу от музыки!.. по этому то… – Даниэло Четтини хотел сказать: «Я желал сделаться любовником Габриэлли», но во время остановился и добавил: – Поэтому то я считал за честь быть представленным
– Сеньора, если вы удостоите, в ожидании вашей сестры…
Не заставляя просить себя. Анита встала и села за инструмент.
Странное дело, эта девочка, которая не могла спеть самой простой арии, обладала истинным талантом музыканта. Она выучилась музыки сама, одна и тайком выучилась она играть на фортепьяно; она не была профессиональной пианисткой, но у ней был слух; ее исполнение не изумляло, а восхищало.
Она сыграла сонату Себастьяна Баха, потом неаполитанскую тарантелу, которую заучила, услышав ее раза два или три, и положила на ноты.
Даниэло Четтини пел довольно приятно; он знал два или три романса он спел их под аккомпанемент Аниты.
Пробило полночь; они сидели еще за инструментом. Нужно, однако, было расстаться.
Но Катарина?
– Она верно уснула в своем будуаре? – весело сказал Четтини.
– Однако, если она хотела с вами поговорить, сеньор… Угодно вам…
– Нет, нет! Ради Бога не беспокойте ее!.. Я приду завтра, вот и все.
– Хорошо; приходите завтра.
Даниэло вернулся на другой день, на третий и так продолжалось целую, неделю сряду; Габриэлли никогда не показывалась. Но каждый вечер он видел Аниту.
Что же делали они в эти вечера? занимались музыкой?… Как бы не так! если бы мы и сказали это, так никто бы не поверил. Анита любила Даниэло раньше, чем узнала его, по поводу его сходства с Гваданьи; она полюбила сильнее, когда познакомилась с ним. Со своей стороны Даниэло полюбил Аниту за ее чисто женственную прелесть, скромность, нежность и целомудрие… Он полюбил ее безумно и готов был решиться на все, чтоб обладать ею. Зная от сестры об успехах приключения, однажды вечером, Габриэлли , считая минуту благоприятной, вдруг явилась перед любовниками: Даниэло стоял на коленах перед Анитой. Он быстро встал.
– К чему беспокоиться, сеньор! – сказала, улыбаясь, – Габриэлли. – Присутствие сестры не должно прерывать нежности мужа и жены.
– Мужа! повторил Даниэло.
– Без сомнения! ответила Габриэлли . – Вы любите Аниту, мою дорогую, добрую сестру. Я отдаю ее за вас с пятнадцатью тысячами унций золотом. – Разве вы отказываетесь?…
– Нет!.. о, нет!.. Я принимаю с радостью!
Пятнадцать тысяч золотом!.. Около двухсот тысяч франков!.. Подобного рода приданое в 1764 году не часто приходилось получать сыновьям нотариусов. Теперь все изменилось…
Свадьба происходила в отеле Габриэлли , но молодые супруги наняли себе небольшой домик в городе, в котором они должны были жить, пока певица останется в Парме. Затем, они уехали бы во Флоренцию.
После бала Габриэлли хотела сама проводить свою сестру в нанятый дом. Они остались в брачной комнате.
– Довольна ли ты мной, Анита? сказала Катарина.
– Ты все, что есть доброго на земле! Катарина улыбнулась.
– Правда, ответила она, –
И наклонясь к Аните, потому что вошел Даниэло, она прошептала:
– Завтра утром ты скажешь мне, действительно ли приятно выйти замуж за человека, которого любишь…
На другое утро Габриэлли не имела надобности расспрашивать сестру: нежная томность, разлитая по ее лицу, страстная благодарность, с какой она смотрела на мужа, говорили больше, чем могли бы сказать все громкие фразы. Габриэлли вздохнула.
«Действительно, подумала она, – существует рай и в этом мире, но я никогда не узнаю его. Ну, если я не могу быть ангелом, буду продолжать жизнь демона… Рай не для меня… да здравствует ад!»
В благодарность за великодушие дон Филиппа, потому что это он дал приданое Аните, Габриэлли еще пятнадцать месяцев, оставалась в Парме.
Потом она отправилась в Рим, обнять отца, спокойно жившего небольшим доходом, данным ему Катариной, и пожать руку Габриэлли .
Она давала представления во многих городах Италии и Германии.
Наконец в 1768 году она отправилась в Петербург, куда, уже давно призывала ее Екатерина II.
Это путешествие через всю Европу показалось ей очень долгим и скучным. Думая о своей дорогой Аните, сколько раз в течение этого путешествия Габриэлли сожалела о разлуке с сестрою.
– Я была тогда глупа! говорила она сама себе. – Анита была моею единственной привязанностью; я не должна была жертвовать ею ради удовольствия сеньора Даниэло.
Но Анита любила его… И отирая слезу Габриэлли продолжала:
– Нет, я не сделала ошибки, выдав ее замуж, потому что она счастлива. Я не имею права жаловаться…
На другой день по приезде в Петербург, Габриэлли была представлена царице.
– Сколько вы желаете получать? спросила Екатерина у Габриэлли .
– Десять тысяч рублей.
– Десять тысяч! Но я не плачу таких денег моим фельдмаршалам.
– Прикажите же, Ваше Величество, и петь им.
Екатерина нахмурила брови, но тотчас улыбнулась и сказала:
– Хорошо. Я дам вам десять тысяч рублей.
В 1768 году в Петербурге было уже три театра, но так как Екатерина вызвала Габриэлли для себя, то певица дебютировала на придворном театре в Эрмитаже, который был соединен арками с Зимним дворцом.
В Петербурге, как и в Вене, в течение почти двенадцати лет, Габриэлли , певица и куртизанка, не имела недостатка ни в «браво», ни в любовниках, между тем она была уже не молода. Но годы, начинавшие уже омрачать ее красоту, уважали ее голос. Кроме того, она была хорошо принята при дворе. Царица сразу выразила к ней свою благосклонность, которая никогда не изменялась. Не было праздника в Эрмитаже и в Царском Селе без Габриэлли ; и когда случайно – случай еще часто представлялся – певица была не в духе, чтобы присутствовать на каком либо из этих торжеств, когда ей случалось отвечать отказом на любезное приглашение императрицы, эта последняя вместо того, чтобы сердиться, подобно герцогу Аркосскому, весело покачивая головой, говорила: