Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

де Кок Анри

Габриэлли ждала всего со стороны такого противника, как князь Репнин, а потому уже две ночи она клала на свою кровать пару пистолетов, который она взяла во время разговора с ночным посетителем и в эту минуту навела на него.

Де Верак дурно скрыл гримасу при неожиданном появлении пистолетов. Но его честь была задета; он обещал успеть…

– О! о! – насмешливо сказал он, – мне говорили, что итальянки употребляют иногда стилеты, но не пистолеты. Берегитесь, этот инструмент производит шум… и ночью, в императорском дворце, будить всех из-за шутки –

какой смешной скандал…

– Смешное касается вас и князя, а не меня… Наконец, от вас зависит, избегнуть этого, стоит только удалиться.

– Не раньше, как получив от вас поцелуй.

И презирая опасность, виконт приблизился, но тотчас же был вынужден остановиться… Габриэлли сдержала слово. Только она раздробила ему не голову, а руку.

Он испустил крик, но могуществом воли сдержав боль, весело сказал:

– Мы побеждены! Будьте так добры проводите меня до двери, потому что вы поставили меня в невозможность отправиться назад по той же дороге, которой я пришел.

Как предвидел Верак, шум выстрела разбудил во дворце всех. Со всех сторон бежали к певице лакеи от имени императрицы.

– Скажите Ее Величеству, что это пустяки, сказала Габриели. – Это ночная птица, которую князь Репнин, чтоб позабавиться, впустил в мои покои и от которой я избавилась.

На другой день, кланяясь Габриэлли , князь Репнин повторил ей фразу несчастного виконта: «мы побеждены!»

Императрица в слух поздравила Габриэлли с победой; но тихо сказала ей…

– Вы очень жестоки, моя милая! Раздробить руку хорошенькому мальчику для того только, чтоб не позволить ему взять поцелуй!

– Извините меня, Ваше Величество, – сухо ответила Габриэлли , – но я не позволяю брать у меня поцелуи.

– Право же, – повернулась спиной к певице Екатерина, – если бы они позволяли брать, то им ничего не осталось бы для продажи.

Во всяком случае продажа была производительна, по тому что, уезжая из Петербурга в 1777 году, Габриэлли увозила с собой из России около шестисот тысяч франков. И она оставила русскую столицу так же внезапно, как и Вену, вдруг, не предупредив никого о своем отъезде.

Однако шестьсот тысяч франков!.. Обладая подобным состоянием, Габриэлли могла успокоиться на своих лаврах… и миртах.

Тоже ей советовали Анита и Даниэло, с которыми она переписывалась во все время пребывания своего в России, и которых она первых обняла по возвращении на свою родину.

Но для артиста покой – та же смерть.

Катарина не согласилась с доводами своей, сестры и зятя… Она снова хотела вступить на театр. И публика не жаловалось на это. В сорок восемь лет Катарина имела еще достаточно голоса, чтоб не бояться соперниц.

Но если слава осталась ей верна, то любовь – изменила.

Певица имела поклонников; у женщины же не было больше любовников.

Раздраженная этим она бросилась в безумную роскошь.

В два года она растратила все золото, привезенное из России.

Обязанная петь, чтобы существовать, она вступила в союз с импресарио, который возил ее по главным городам

Италии.

Она гастролировала в Болонье, когда однажды вечером ей передали карточку, на которой было написано:

«Габриэлли , ученице Порпора; Фаринелли – ученик Порпора.»

Через пять минут Катарина оделась, и, справившись, где он живет, отправилась к нему.

Фаринелли родился в 1705 году и с детства выказал удивительные музыкальные способности; он удивлял не только Италию, но и Англию, Германию, Испанию, в которой он был королевским певцом при Филиппе V и Фердинанде VI, в течение 25 лет пользуясь благосклонностью этих монархов.

Фаринелли. С картины Амигони

Катарина видела Фаринелли, двадцать лет назад в Парме и в эту эпоху «царь певцов», как его называли, еще обладал остатками голоса и тою женственной красотой (он был кастрат) вследствие которой он часто играл женские роли. Но какая ужасная перемена совершилась с ним в эти двадцать лет! Габриэлли почувствовала дрожь при его виде.

Его голос походил на тот шум, какой производит камень падающий в колодец. Но этот голос принял почти приятное выражение, когда певец говорил Габриэлли .

– Вы очень любезны, mia сага carina, что пришли повидаться со мной. Теперь дайте вашу руку, я покажу вам моих детей.

Фаринелли называл детьми пиано, клавесины, которыми был наполнен его дворец. То, которое он предпочитал, называлось Рафаэль Урбино, за ним следовал Корреджио и как представитель Испании Тициан.

Показав Габриэлли все свои сокровища, он ввел ее снова в ту комнату, в которой находился Рафаэль Урбино, помеченный 1730 годом.

– А теперь, моя дорогая, сказал Фаринели, я надеюсь, вы споете мне что-нибудь? Каватину из l’Errore amoroso Жомели. Это не ново, но и я не молод.

Габриэлли повиновалась желанию хозяина; она спела. Она спела голосом гибким, свежим, молодым…. как будто ей было двадцать лет.

Фаринели ей аккомпанировал, сам помолодевший от удовольствия.

Когда она кончила, приближаясь к ней и подавая ей великолепный перстень, который он снял с пальца, старик сказал:

– Mia cara carina, вы меня подарили последнею радостью, примите этот перстень на память обо мне.

Этот артистический успех был последним успехом Катарины. Через несколько месяцев, признаваясь себе, что голос ее с каждым днем теряет свою силу, она покончила со своим импресарио.

Она обосновалась в Альбано, близ Рима, где жила небольшими деньгами, получаемыми ею от продажи ее драгоценностей.

Но она была горда; отказавшись поселиться во Флоренции с Анитой и Даниэло, когда была богата, – будучи бедной, она не могла решиться обратиться к их дружбе.

Ее единственное развлечение состояло в том, что каждую неделю она ходила молиться на могилу своего отца.