Жнец и Воробей
Шрифт:
— Понимаю, — я слегка тяну за край липкой ленты, и Роуз вскидывает голову, когда больно выдёргиваются волосы, отросшие под ней.
— С пушком совсем другие эмоции.
Я фыркаю.
— Что?
— Смотри, — она ставит другую ногу мне на колено, чтобы сравнить разницу между бритой кожей, всё ещё сверкающей от горячей воды, и ногой, на которой тонкие тёмные волоски блестят в тусклом свете. Она указывает на свою опухшую ногу, на которой всё ещё видны следы от бандажа. — Пушок.
Хочется сказать что-то глупое, типа «мне нравится пушок», или «это
— Это естественно.
— Это больно, когда прилипает.
— Подожди, пока мы не снимем гипс.
— Будет больно?
— Нет. Но когда мы его снимем, возможно, ты сможешь заплетать косички.
— Док, — смеется она, толкая меня пальцами ног. — Ты же должен помогать.
— Я помогаю. Отвлекаю тебя, чтобы сделать это, — говорю и рву повязку.
— Ублюдок! — она вскрикивает, хватает меня за запястье и смеется, широко раскрыв глаза. Я знаю, что улыбаюсь, как гребаный дурак, но, похоже, не могу заставить себя остановиться. — Я на девяносто девять процентов уверена, что у тебя вообще нет никаких дипломов, и ты выиграл свой стетоскоп в игре «Утиный пруд».
Роуз отпускает моё запястье только для того, чтобы шлепнуть меня по руке, а затем откидывается назад, её улыбка медленно исчезает. Спустя пару мгновений понимаю, что тоже перестал улыбаться. От легкости её прикосновений я кое-как сдерживаю свои слова. Мне трудно подавить внезапное желание сказать ей, как прекрасно её кожа сияет в этом свете, и какая она забавная и необычная, и как я благодарен за тепло её прикосновения, за её присутствие. Как я стараюсь не думать о том, что она голая под этим халатом. Рука, лежащая у неё на коленях, не дает ему раскрыться.
— Возможно, в тебя есть какая-то жестокая сторона, доктор Кейн, — говорит Роуз, и мои мысли о её теле уступают место образам Мэттью Крэнвелла. Я всё ещё чувствую тяжесть гаечного ключа в руке, жар ярости в венах. Не знаю, изменилось ли что-то в моём выражении, или она просто чувствует изменение в воздухе, но Роуз хватается за мою руку. Она раскрывает мою ладонь и кладет на нее влажный ватный диск. — Но у тебя есть и добрая сторона. И мне нравятся обе. Одинаково.
Улыбка Роуз нежная, её глаза полны тепла. Я стараюсь изо всех сил ответить ей такой же улыбкой. Сосредоточиться на простых действиях заботы. Аккуратно очищаю её рану, каждое действие — это ритуал. Меня это успокаивает. Человек, которым я решил стать, когда поступал в медицинскую школу? Это всё ещё я.
Но она права. Возможно, во мне есть жестокая сторона. И мне нужно это помнить. Ведь, оказывается, это просто так не забудешь.
7
—
ТА-ДАМ
РОУЗ
— Как ощущения? — спрашивает Фионн, когда я захожу рядом с ним через раздвижные двери больницы, с гипсом, обмотанным черной лентой. Он по всей моей ноге,
— Нормально. Немного странно, но я привыкну, — отвечаю я. Фионн улыбается, и я пытаюсь сделать то же самое в ответ, но всё ещё чувствую себя слишком неуютно. Зря я смотрела, как он обрезал и вытаскивал первые два шва из моей кожи. Потом мне пришлось отвернуться.
Но не стоит слишком себя корить. Швы, вероятно, просто пробудили в памяти всё то чувство боли и адреналина. Чёрт, это было неприятно. Помню, как сидела на полу его клиники, отрезая нижнюю часть своих штанов, чтобы лучше увидеть травму. Последнее, что я помню, прежде чем очнулась в скорой помощи — это осколок кости, торчащий из разорванной кожи. И ещё есть смутное воспоминание о том, как я видела лицо Фионна, окруженное ярким светом, и я подумала, что это лишь сон.
— Ты точно подождешь пару часов, пока я сделаю всё дела?
— Ага, — говорю я, щурясь в сторону центра Вейберна. — Кажется, уже все закоулки Хартфорда обошла на костылях. Надо повидать что-нибудь новенькое.
Фионн смотрит на меня, нахмурившись и изучая. Иногда его взгляд словно обжигает меня. Но он моргает, и всё исчезает, будто он захлопнул ставни, спрятав этот огонёк в темноту.
— Будь осторожна… — говорит он, словно не уверен, нужно ли это говорить. Он старается держаться отстранённо, но я всё равно чувствую нотку беспокойства в его голосе.
— Конечно. Мне просто нужно немного развеяться, — отвечаю я.
— Если возникнут какие-либо проблемы, сразу звони.
— Да, конечно. Всё будет хорошо.
Он слабо улыбается, но, кажется, не верит. Я разворачиваюсь и перебираюсь через парковку больницы «Маклин» к тротуару, ведущему к магазинам. Перед тем, как свернуть за угол, оглядываюсь. Не жду, что Фионн будет стоять там, скрестив руки в белом халате. Но он стоит. И у меня что-то ёкает в груди, когда он машет рукой.
Я киваю ему и иду дальше.
Пройдя пять кварталов, я начинаю жалеть о своём решении.
Я уже привыкла передвигаться на костылях. Этот ритм «стук-шаг-стук» почти как музыка. Но долго слушать эту «костыльную музыку» невозможно, это превращается в настоящую пытку. У меня до ужаса болят подмышки. Кафе в нескольких кварталах кажется бесконечно далёким. Хочется отдохнуть, лучше там, где есть кондиционер и айс-латте.
Я прищуриваюсь, глядя на вывеску магазина на следующем квартале. «Шайретон: всё для охоты и рыбалки».
То, что нужно.
Я ковыляю к маленькому кирпичному зданию — первому среди магазинов, выстроившихся вдоль обсаженной деревьями главной улицы. Открываю дверь, и меня встречает запах кожи, резины и искусственной сосны. Вокруг жилеты яркого оранжевого цвета. Камуфляж всех оттенков зелёного и бежевого. Удочки. Крючки, наживки, искусственные рыбки и пластиковые черви. И ножи. Короткие. Длинные. С зубцами. Гладкие. Матовые, с черным покрытием. Блестящие, серебряные, отполированные до зеркального блеска.