Злобный леший, выйди вон!
Шрифт:
– Она внутри?
– Да. С самого утра сидит над книгой. Все рисует и рисует.
– Могу посмотреть?
С тех пор как ученый перебрался обратно в убежище, оно приобрело прежний вид. В каждой стенной выемке горела новая свеча. Теодор Кительсон привез ковер, который расстелил на полу круглой комнаты. Главным новшеством была каменная печь, которую ученый разместил в бывшей складской комнате. Все, что там хранилось раньше, он определил как хлам и растолкал по углам. Теперь самой морозной ночью хижина обогревалась так, что хоть босиком ходи.
– Только веди себя
Девушка сидела спиной к вошедшим, и, склонившись низко над столом, судорожно водила рукой. Ее прежне тонике ноги стали болезненно тощими, почти что прозрачными; плечи опустились и выгнулись вперед; золотые волосы местами покрылись сединой.
– Ты не сказал, что ей так плохо, Тео.
– Я боюсь Олег, - признался ученый, - боюсь, что она умирает.
– Я тебя знаю, Тео. Ты же наверняка осмотрел ее, даже против воли. Что с ней?
– Ничего. Она здорова.
– И при этом умирает?
– Да. И я ничего не могу с этим поделать!
– ответил ученый и вышел из убежища.
Ученый хлопнул дверью с такой силой, что стеклянные колбы на приборном столе зазвенели. Златовласка прекратила писать и выпрямилась. Олег замер в ожидании. Девушка обернулась, но посмотрела сквозь него. Перо вновь заскрипело по грубой поверхности книжной страницы.
– Ты же не против, если я посмотрю, что ты там пишешь? – спросил он.
Олег подошел к Златовласке и посмотрел через плечо на разрисованную страницу. Множество черных штрихов сплелись в одну спираль. Каждый штрих венчал крохотный символ. Несмотря на кажущуюся небрежность движений Златовласки, а двигала она всей рукой от плеча до кисти, знаки получались четкими и если повторялись то точь в точь, никаких отличий.
– Что же это такое? Не расскажешь, Злата? – спросил он ласково, как ребенка.
Девушка замерла. Перевернула страницу и четким движение поставила в ней первый штрих, от которого пойдут остальные. Олег еще немного посмотрел за ней и оставил Златовласку одну.
– Тео, это слеза у тебя под глазом?
– Миг слабости, Олег. Ни больше. Ничего страшного.
– Друг, ты чего? Послушай, ты же понимаешь, что помочь всем нельзя, правда? Ты спас эту несчастную из кокона кукловодов, неизвестно, что бы с ней было, если не ты. Может они бы ее там переварили, как их дальние сородичи.
– А быть может, я ее вырвал оттуда, как ребенка из утробы, который должен бы появиться лишь спустя несколько месяцев? А я вот такой великий благодетель решил помочь, и теперь это несчастное существо тает на глазах.
– Что ты говоришь, Тео? Какого ребенка?
– Что если она не попала в этот кокон? Что если она родилась в нем?
– Как?
– Пауки-кукловоды, Олег, чьи это питомцы? Неужели не понимаешь?
– Ведьмы.
– Да. Ведьмы! Прежнюю ведьму, что жила в лесу забрали какие-то твари, и, скорее всего, убили. Но хитрость ведьм не знает границ. Может она нашла способ вновь вернуться в наш мир, в новом теле?
– Даже если и так, Тео. Зачем ты убиваешься из-за ведьмы? Умрет, так умрет.
– Если это она, Олег, то она могла бы помочь вернуть Лешего в прежнее тело. Быть, может она могла бы создать ему новое тело, взамен разорванному старому. Понимаешь? Она бы могла сделать то, чего не смог сделать я! А я все испортил…
Наконец, Олег понял, что Теодор Кительсон пал духом не из-за Златовласки, а из-за бессилия перед заточением Лешего. Перед другом замурованным в человеческой темнице, которая разрушается каждый день. Подобно тому, как каменный потолок раздавит заключенного, так и гибель тела Бокучара приведет к гибели духа Лешего.
Олег подошел к другу, чтобы утешить, но остановился.
– Тео, слышишь?
– Что? – спросил ученый, убрав руки от лица.
– Скрипит.
– Ничего не слышу.
– Да вот опять. Скрипит же, ну.
– Ничего я не слышу, Олег.
– Тихо! Прислушайся.
Оба замолчали, но звук не повторился.
– Ну вот. Пропало.
***
Леший заехал в лес. Пробравшись подальше в чащу, он проехал между двумя деревьями, образующими арку и исчез. В этот же миг сани возникли в далеком и потаенном уголке леса, где древние каменные дубы стояли самой настоящей стеной, охраняя древнюю тайну.
– Приветствую вас, – сказал Леший.
Никто не ответил.
– Я виновен в том, что беспокою вас до наступления весны, но и вы поймите меня.
Где-то у верхушек заскрипели ветки.
– Теперь не только лес мое дитя, но еще и целое людское поселение. Они тоже мои дети. И им нужна помощь.
Над головой Лешего что-то затрещало, и перед носом пролетела ветвь. Она упала в полушаге перед ним и только засыпала сапоги снегом, хотя могла и перебить пару косточек.
– Не гневайтесь. Ни за что, и никогда, я бы не решился нарушить ваш сон, если бы это не было так важно, – сказал он, смотря на верхушки. – Грядет беда! Враг приближается к деревне и я должен помочь людям!
Ветки вновь захрустели. Леший сделал шаг назад.
– Однажды и вам грозила опасность. Вы ведь помните, что мне пришлось сделать? Вы и сейчас видите. А если не видите, то смотрите. Мое тело умирает. Я умираю. Умираю за вас! За то, что вы тогда выжили!
Эхо его голоса разлетелось на целую версту.
– Вы знаете, зачем я здесь. Мне нужно, чтобы вы пропустили меня. Я бы мог сделать это силой, которой все еще обладаю. Но я говорю с вами, слышите?
Раздался глухой звук, похожий на пение ветра в узкой пещере. Деревья ответили.
– Нет. Я сам принял такое решение. Люди не при чем. Они, как и вы, беззащитны перед врагом. Всю жизнь они ползали на коленях, подбирая и пряча крошки, и только теперь поднимаются.
Гул усилился.
– Они еще не достаточно сильны, чтобы противостоять врагу. Их легко слишком легко сломить.
Гул перешел в настоящий вой, усиленный рокотом крупных ветвей.
– Я знаю, на что иду. Итог все равно один. Я смирился.
Деревья замолчали. Крохотная ветка, похожая на стрелу упала к ногам Лешего.