Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его

Смирнов Владимир

— Живой взяло, — пробубнил уставший шаман. Уселся перед оставленной ногой, покачал головой. — Добрый знак. Отведай с нами, Шабай, что Мать оставила. Много жертв за последнее время приходит, мы уж и растолстели так, что самим совестно.

Потрясённый Шабай смотрел, как шаман подбирает обгоревшую ногу, обваливает в снегу, готовит на строганину. Шаманский мальчишка, тем временем, выкапывал из сугроба предыдущую жертву — такую же обгорелую ногу. Правда, телячью.

Охранники капища оторвались от своего костра, поплелись к шаманской юрте, всем видом показывая, что дух Степной Матери сегодня больше не появится.

***

Всю

ночь ворочался Тихомир, ожидая нападения степняков. Мечислав, почуяв власть, прогнал воеводу со стройки. Со скандалом прогнал, с криками и брызгами слюней в лицо. Вырос, парубок. Оно, конечно хорошо, что вырос, да только почему всё так невовремя? Ведь зашибут завтра, не спросят, почему стену не достроил. В том, что степняки придут с утра, воевода не сомневался — река встала, метель поднялась, скроет приближение врага лучше всякого дыма подожжённых полей. Да и разведчики докладывают из-за Пограничной: разрозненные отряды вроде бы невзначай собираются в кулак. Устраивают усобные потасовки, не обходится без раненых, разбегаются снова. Но теперь все они встали в ночном переходе от Бродов.

Тысячи.

Пять или шесть.

А, что дерутся — лишь дурака обманет воинское братание.

Ясно, что реку будут переходить не в одном месте: лёд пробьют. Но накинутся непременно всем валом. Князь выслушал воеводу, сшиб брови горными хребтами, и, запретил достраивать последний участок стены, выложенный лишь до пояса. Из-за него и поругались. Могли же, могли достроить, чего мальчишке в голову втемяшилось? И, главное позорище — при работягах поругались! Уронили честь свою и единоначалие! И ещё это: «Пшёл вон, пахарь! Подыхать я тебя сам позову, а обороной командовать мне оставь, ясно?!» Мальчишка. Щенок.

К утру провалился в дрёму…

Блиц

Ульрих — магистр гильдии наёмников — с улыбкой смотрел на братьев, легко раскидавших противников. Вооруженные буковыми палками Мечислав и Твердимир справились с мечниками «два-на-два», «два-на-четыре», и теперь заканчивали последних учеников магистра «два-на-шесть». Оставшиеся двое противников неуверенно топтались, медленно кружили вокруг вставших спина к спине братьев, державших палки пред собой, на уровне живота.

— Великолепно! — Магистр повернулся к Тихомиру, громко ударил в ладоши, потребовал принести вина. От пахаря-воина не укрылось, что на хлопок никто из поединщиков не отреагировал: заняты, не отвлекаются. Невольно улыбнулся: местные — ладно, могли привыкнуть. Но и братья не повернули головы на резкий звук, даже не вздрогнули. Они-то тут впервые, порядков не знают. — Великолепная работа, друг мой! Эта расслабленность, экономия движений. Сколько вы с ними занимались?

— Без малого четыре года.

— Да? — Ульрих озадаченно вскинул брови, покачал головой. — Это другое дело. Для такого срока они выглядят несколько неуверенно. Я понимаю — тренировались на палках — против мечей не выходили, но всё-таки, всё-таки… а остальные ваши ученики?

Воинское чутьё заставило магистра повернуться к «боевому кругу». И не зря: братья решили закончить дурацкие кружения, не сговариваясь, щёгольски поменялись противниками, крутанулись вокруг своей оси, левые руки отпустили концы палок и те, разогнавшись, подсекли мечников под колени. Запутавшись в ногах, те упали на спины и сразу же получили «добивающий укол». Победители невозмутимо снова застыли в позиции крайней расслабленности.

— «Косой с проворотом»?! Ваше мастерское

клеймо! — Магистр сложил ладони на уровне груди, припал губами к кончикам пальцев и покачал головой в восхищении. — Всё-всё-всё, молодые люди! Отдыхайте, умойтесь, знакомьтесь друг с другом.

Братья подали руки поверженым и вместе с ними отошли к бочке в дальнем углу зала, Ульрих вновь повернулся к пахарю:

— Всё-таки великолепная работа! Нет, это — не неуверенность! Вашим землякам свойственна эта м-м-м… пластика. Что-то родовое, может быть. Мои привыкли к городу, двигаются не в пример резче. «Косой» у них получился бы более неуклюжим, угловатым. У ваших ребят чувствуется простор и, как это… щедрость?

Тихомир решил помочь подобрать нужное слово:

— Может быть — расточительство?

— Нет, именно щедрость, не расточительство. Они великодушны с противником, понимаете? Да-да — великодушие. Так будет правильнее.

— Не знаю, не знаю. Может быть вы и правы, дорогой Ульрих, мне не нравится эта их боязливость.

— Так как же другие ученики? У них то же самое?

Пахарь скривился.

— Какие ученики? Нет у меня других.

— Что, совсем? Вот это — расточительство! Собираетесь закопать своё мастерство наставника в могилу? — Ульрих грозно помахал пальцем перед бородой Тихомира. И тут же ударил себя ладонью по лбу, — но, тогда всё понятно! Уважаемый, вы угодили в типичную ловушку «штучников».

— Кого-кого?

— Штучников. Учителей, занимающихся подготовкой малого количества учеников. В большом коллективе проще создать соперничество. Ученики не знают друг друга и потому не жалеют в бою. Бывает, даже приходится усмирять. А эти… видите ли, они — братья, очень близки. Вот и не могут ударить друг друга. Но посмотрите, как выходят на чужаков. Чуточку… с сомнением, но это излечимо. Разведём их в разные группы, и, через полгода, уверяю, от этой… э-э-э… особенности не останется и следа.

— Так вы их берёте? — изумился Тихомир.

— А чего вы ожидали? — Магистр дружелюбно рассмеялся. — Великолепный материал, отличная предварительная подготовка, рука поставлена правильно, движения мягкие, плавные. Вряд ли они теперь усвоят мой материал в совершенстве, но при должном прилежании смогут э-э-э… совместить наши школы. Интересно было бы посмотреть, как они освоят меч. Возможно, родится что-то новое, а ведь мы именно это и ищем, верно?

Тихомир не мог сказать — верно, или — неверно. До прихода княжичей он мечтал о тихой старости и спокойной мирной работе на земле. Но теперь, после похвалы магистра задумался: может правда, пойти подмастерьем к Ульриху, подучиться, открыть свою школу наёмников? Ведь есть что передать, есть. Пропадёт же в могилу. Да и Ульрих, коллекционер боевых искусств — зовёт, просит, чуть ли не умоляет. Сам, говорит — уже стар, шестой десяток пошёл — а дело передать некому.

Это ещё как посмотреть, может быть действительно — хватит уже бежать от себя и прятаться в шкуре простого пахаря?

— Четыре года, — задумчиво проговорил Ульрих, сложив руки на груди. — Четыре года — мой дорогой — огромный срок. Если бы вы пришли сразу, мы вместе смогли бы сделать из них настоящих мастеров. Посмотрите какие задатки, а? Как они ходят, как держат линию! Потрясающе! Это врождённое?

— Это тренировки. По доске.

— По доске? Какой доске?

— Доска в полторы ступни шириной на поллоктя от пола. Четыре года они ходили по доске.