Знаки безразличия
Шрифт:
– Ты поедешь в гостиницу, - сказал Крайнов, едва Шаврова закрыла за ними дверь.
– Никаких но, - прибавил он, видя, что Нина собирается возразить, - тебе нужно выспаться, ты уже ничего не соображаешь. Я пойду к Элине, нужно глянуть запись с парковки ещё раз. Там нет ничего особенного, но вдруг я что-то пропустил. Лена просто почему-то вылезает из машины и выходит из кадра, как будто её позвали. Этот человек знал, где начинается мёртвая зона камеры, и сам не попал в объектив.
– Может быть, ей просто надоело сидеть в машине?
– с трудом подавляя зевоту, предположила Нина.
– Решила размять
– И оставила открытой материнскую 'ауди'? Ты видела эту женщину? Ты бы посмела её ослушаться, будь ты её дочерью? Нееет. Человек, который выманил Лену, был ей либо очень хорошо знаком, либо она просто не могла ему отказать. Инвалид, ребёнок, беременная женщина... Или мужчина в гипсе, который грузит мебель в фургон. Помнишь, откуда это?
– Из 'Молчания ягнят'. Похищение Кэтрин Мартин. Та же влиятельная мать... Надеюсь, нам повезёт так же, как Клэрис Старлинг.
– Нам должно повезти больше, - неожиданно делаясь суровым, ответил Крайнов.
– У Буффало Билла было много жертв, и выжила лишь последняя. Мне хотелось бы верить, что все девочки ещё живы. Мы не нашли ни одного тела. Это может означать, что он тщательно скрывает тела, конечно, но мне хочется верить...
Они вышли на улицу. Синие сумерки разбегались от золотистого света фонарей. Высоко в небе мигали огоньки самолёта, заходящего на посадку в аэропорт. Нине вдруг страшно захотелось домой, в Дом с подсолнухами, на скрипучее кресло-кровать, обитое выцветшим коричневым плюшем.
Колян дремал на водительском сиденье, убаюканный приглушёнными голосами ведущих по местному радио. Крайнов постучал по стеклу и, пошевелив указательным и средним пальцами, показал, что пойдёт в Управление пешком. Нина тоже не прочь была прогуляться до гостиницы, но ноги у неё гудели, как провода высоковольтной линии, а веки сами ползли вниз, словно у уложенной на спину куклы.
Всю дорогу Нина молчала, погружённая в полудрёму. Чтобы развлечь пассажирку, Колян поймал другую волну, и теперь она вынуждена была слушать 'наш притончик гонит самогончик'. Колян пытался казаться весёлым, он подпевал и время от времени поглядывал в зеркало на Нину, которую кидало из угла в угол на суровых юрьевских дорогах. Ему было неприятно то, что она, как он считал демонстративно устроилась сзади, лишний раз желая ткнуть его носом в различие между следователем (а следователь ли она, кстати?) из Питера и водилой из Юрьева. Злость его выражалась в том, что не щадя подвеску, он на скорости скакал по рытвинам и колдобинам. У Нины и в мыслях не было обижать Коляна, она просто устала и не хотела слышать ни болтовни, ни шансона, ни скрипа старой 'волги' на ухабах.
– Приехали, ваше величество, - ядовито сказал Колян, останавливаясь перед гостиницей.
– На кофе не пригласите? Юрий Дмитриевич-то, пожалуй, не только киношку поехал смотреть к железной Эльке.
Нину передёрнуло от его развязного тона и внезапного масляного блеска в глазах. Она физически ощутила тошноту и даже поискала глазами урну на случай, если её действительно вырвет.
– Спасибо, конечно, за предложение...
– она сделала паузу и, собравшись с духом, добавила, - но не пойти бы тебе куда подальше с твоими мерзостями.
И, не дав ему времени опомниться, взбежала по ступенькам к ярко освещённым дверям гостиницы 'Уральская'.
Пока она поднималась по лестнице, её трясло от омерзения. Откуда-то из необъятных разноцветных глубин памяти выплыла картинка: лето, тесная квартирка на окраине Питера, струящаяся от ветра тюлевая занавеска. Мама с подругами сидит за столом, улыбается, зачитывает имениннице - своей подруге Ирине - стихи собственного сочинения. Гремит музыка: Аллегрова, Буланова, 'Ах, какая женщина...' Мама не любит такие сборища, такую музыку, всех этих пьяных краснолицых гостей в тесной, нелепой одежде 'на
Нина оказалась зажатой между двумя потными, сильно накачанными спиртным мужиками на другом конце стола. Один из них, осоловело поводя взглядом по сторонам и безрезультатно пытаясь унять пляску узоров на обоях перед глазами, то и дело наваливается на Нину мягким толстым боком, рыгнув, просит прощения, но тут же, забывая о её существовании, буквально вдавливает её во второго, сидящего справа, мужика. Тот поначалу кажется Нине более приятным: он улыбается, шутит, заговаривает с ней на разные темы, и выглядит трезвее первого. Улучив момент, он приглашает Нину танцевать. Ей этого не хочется, но отказывать она не любит и не умеет, вот почему спустя минуту его влажные горячие пятерни уже стискивают Нинину ладонь и плечо. Ей неприятен исходящий от него запах перегара и пота, горячечное тепло его потных рук, то, как он ловко прижимает её к себе. Нина молча вырывается, стараясь не привлекать к себе внимание. Она не помнит его лица, но ощущение влажных рук, шарящих по её телу, забыть не может. Ей отвратительно до тошноты, и в то же время страшно поднять шум. Пресловутый 'синдром хорошей девочки', о котором говорили на юридической психологии. Тебя тащат в кусты, а ты не решаешься закричать, потому что кричать неприлично.
Наконец, улучив момент, Нина выворачивается из его рук и почти бежит к маме, плюхается возле неё на диван и замирает, как в детстве, ища защиты. Мама не видела. Она не понимает. Равнодушно скользнув взглядом по скрюченному отвращением и страхом Нининому силуэту, она отворачивается к тёте Ире. Смех. Хриплый голос Аллегровой, утверждающей, что все бабы - стервы. Нина дрожит и борется с подступающими слезами и тошнотой.
Но он ещё не оставил её в покое. Не стесняясь Нининой мамы, он буквально выдёргивает её из-за стола и пытается тащить на балкон. И тут Нину захлёстывает холодное бешенство. Лицо становится гордым, даже высокомерным, и неожиданно красивым, таким, каким бывает лицо женщины в миг, когда она ставит на место подлеца.
– Виктор Михайлович, - говорит она, - не кажется ли вам, что будет не очень красиво, если я сейчас, при всех, втащу вам по морде?
Откуда взялось это дворовое словечко, Нина и сама не знает, но оно действует лучше любых толчков и ухищрений. Потные руки разжимаются, и Нина едва не падает. Протиснувшись мимо обнимающихся под разудалую песню парочек в коридор, она запирается в ванной и давится сухими, злыми рыданиями.
Очень холодно и болит голова. Должно быть, она уснула в том сарае на берегу Камы. Главное, чтобы мама и отчим не заметили её долгого отсутствия, иначе будут орать. Колотить её, мама, конечно, не даст, но сама может дать звонкий подзатыльник... Звонкий... Как звенит в голове. Какой странный потолок, и как он низко над головой... разве это сарай? Потолок волнистый, металлический, как на старых автобусных остановках. Лицо мокрое. Где я? Мама!
– Проснулась, - незнакомый тонкий голос у самого её уха. Девчоночий голос, гнусавый от насморка или слёз.
– Эй, ты проснулась?
Асе потребовалось немного больше времени, чем обычно, чтобы повернуть голову. Шея затекла и болела, как однажды в детстве, когда она во сне свесила голову с кровати. Она лежала в незнакомой комнате без окон с лампочкой под потолком и двухэтажными нарами вдоль стен. На нижних нарах у противоположной стены устроились две незнакомые девчонки. Ещё одна стояла возле неё, ухватившись руками за край нар.