Золотой век
Шрифт:
— Смею доложить вашему сиятельству, что у бригадира на то другая была причина, — робко промолвил старик камердинер.
— Ты думаешь?
— Так что, ваше сиятельство…
— Какая же?
— Смею доложить вашему сиятельству, не бригадиру Рылееву помешал Сергей Дмитриевич Серебряков…
— А кому же?
— Его превосходительству Григорию Александровичу Потемкину…
— Что ты говоришь, старик! — воскликнул князь Платон Алексеевич, удивленный словами своего камердинера.
— Сущую правду докладываю…
—
— Так точно-с… А все-таки офицер Серебряков был большой помехою генералу Потемкину.
— Вот как… Да в чем, в чем?
— Не смею о том доложить вашему сиятельству.
— Нет, уж зачем… если ты начал говорить, то договаривай…
— Наша княжна Наталья Платоновна почти объявлена с согласия вашего сиятельства невестой Сергея Дмитриевича…
— Ну, ну, далее?
— А его превосходительство Григорий Александрович этого не желает.
— Что такое? Да ты с ума сошел, старик! Что за дело Потемкину до моей дочери?
— Видно, есть дело, ваше сиятельство…
— Ты, старик, говоришь, что-то загадочно… Я, знаешь, этого недолюбливаю и никаких обиняков не допускаю… Прямо говори! Ну! Подозреваешь ты в чем Потемкина, так?
— Так точно, ваше сиятельство.
— В чем же?
— В любовных чувствах к нашей княжне-голубушке, — как-то быстро, не переводя дух, выговорил старый камердинер, наклонив виновато свою голову; он испугался своих слов и стоял ни жив ни мертв.
— Вот как, старик, и ты догадался, что Потемкин неспроста к нам ездил, — спокойно промолвил князь Полянский, к удивлению Григория Наумовича. Старик камердинер ждал вспышку страшного гнева, ждал, что князь набросится на него, станет расспрашивать…
— Так точно, ваше сиятельство.
— Неужели Потемкин осмелился явно выказывать свои чувства к моей дочери? Какая дерзость, и какая оплошность с моей стороны, что я принимал у себя этого наглеца!.. При мне, впрочем, Потемкин и виду не подавал… А то бы я давно вышвырнул его из моего дома, как гадину какую… Я догадывался и сомневался в своей догадке… Да, да, теперь понятно, почему Потемкин и меня уверить старался, что утопленник не кто иной, как Серебряков… Разговор двух мужиков, подслушанный тобой, старик, поможет нам вычеркнуть Серебрякова из списка мертвых. Я постараюсь отыскать его и назло Потемкину женю на своей дочери…
С появлением рассвета стала начинаться и жизнь в усадьбе помещика Егора Пустошкина.
Дворовые лениво принимались всякий за свои обычные работы и дела.
Проснулся и сам Пустошкин.
Первым его делом было спуститься вниз к своим «гостям».
Он извинился перед князем Платоном Алексеевичем о вчерашнем своем поступке.
— Пожалуйста,
— Надеюсь, теперь вы держать нас у себя не будете и отпустите с миром? — с улыбкою спросил князь Полянский у Пустошкина.
— Сердечно желал бы, князь, чтобы вы у меня погостили, но если вам не угодно…
— Прежде чем уехать, я хотел бы, господин Пустошкин, переговорить с вами об одном для меня важном деле…
— Я вас слушаю, князь.
Князь Платон Алексеевич рассказал в кратких словах о злой участи Серебрякова, о тех больших несчастиях, которые принесла Серебрякову любовь к княжне Наташе, о том, как князь решил было выдать за него княжну…
— Вдруг несчастный Серебряков исчезает неизвестно куда; меня уверяют, что он утонул. Кажут мне какого-то утопленника и говорят, что это Серебряков; я не верю, не признаю, мне доказывают… и знаете ли, государь мой, нынешнею ночью мой старик камердинер случайно подслушал разговор двух ваших сторожей, и из их разговора видно, что тот утопленник, в котором признали офицера гвардии Серебрякова, не кто иной, как из ваших крепостных солдат Захарыч, — такими словами закончил князь Полянский свой рассказ.
— Да, да, князь, совершенно верно, утонул в Неве отставной солдат, бывший мой крепостной… И я немало тому удивился, когда мой же крепостной дворовый Илья, находившийся вместе с Захарычем в Питере, свидетель смерти Захарыча, пришел и рассказал мне, что солдата хоронили с почестями, приличными офицерскому званию… Я, признаться, не поверил Илье, думал спьяну брешет, поругал его. Но, оказывается, говорил он правду… Захарыча приняли за другого…
— И сделано это с умыслом, государь мой…
— Если, князь, с умыслом… то какая же это подлость!.. Я не знаю Серебрякова, но мне его жаль… и я охотно бы помог ему, если бы было возможно!
— Что же, помогите, — с милой улыбкой проговорила находившаяся при разговоре отца с Пустошкиным княжна Наташа; ей понравились слова Пустошкина, сказанные от чистого сердца.
Княжна немало обрадовалась, когда узнала про разговор двух сторожей об утопленнике; она была теперь уверена, что Серебряков и не думал тонуть и что схоронили совсем другого.
— Повторяю, княжна, я готов… только научите меня, как помочь вашему жениху, что я должен делать?!
— Надо разыскать его, напасть на след…
— Да, да, я пущусь на розыски, я сделаю доброе дело… Клянусь, княжна, я отыщу вашего жениха живым или мертвым.
— Спасибо, спасибо вам! — проговорила княжна, тронутая словами Егора Пустошкина, и протянула ему руку.
Пустошкин с чувством ее поцеловал.
— Ну, стало быть, мир заключен, — с улыбкою промолвил князь Платон Алексеевич.