Золотой век
Шрифт:
Для богатея Пустошкина закон был не писан, и судиться с ним избави Боже. Засудит, не рад и жизни будешь. «С сильным не борись, с богатым не судись».
У Егора Пустошкина в городе во всех судах «своя рука была», вот и попробуй с ним судиться. Бывали, например, такие случаи: едет, положим, по своему делу какой-нибудь помещик-сосед или знакомый Пустошкина и повстречается он на дороге с Пустошкиным.
— Стой! — кричит тот своему знакомому или соседу.
Бедняга перепуган, меняется в лице и волей-неволей приказывает приостановить коней.
—
Тот ему говорит.
— Ладно, я домой еду, поедем и ты ко мне.
Помещик божится, клянется, что ему недосуг.
Пустошкин не слушает и строго приказывает поворачивать коней.
Если повстречавшийся помещик начнет упрямиться и настаивать, тогда Пустошкин прикажет своим холопам повернуть коней и беднягу помещика повернуть насильно в усадьбу Пустошкина и продержит он этого невольного гостя сколько хочет в своем доме.
Такой же участи, как уже знаем, подвергся и князь Полянский с сестрой и дочерью.
Пустошкин приказал осветить средний этаж своего дома и ввел туда своих подневольных гостей.
Комнаты, отведенные для князя Платона Алексеевича и для его семьи, были отделаны и обставлены более чем богато.
Повсюду заграничная мебель, бронза, хрусталь, стены обиты шелковой материей, полы устланы персидскими коврами.
— Князь, я вас прошу… располагайтесь здесь, как у себя дома, приказывайте, повелевайте… стоит вам позвонить — и к вам для услуг явятся мои лакеи. Вас, княжны, тоже прошу смотреть на мой дом, как на ваш собственный, — проговорил Егор Пустошкин и хотел было уйти к себе наверх.
— Одно только слово, — остановил его князь Полянский.
— К вашим услугам, князь?
— Надеюсь, с моими людьми ничего худого не произойдет?
— Знаете ли, князь, с вашего позволения завтра я хотел ваших холопов поучить немного на конюшне за их оплошность и нерадение… Они должны бы, князь, за вас вступиться, не давать вас, своего господина, в обиду, а они струсили меня и моих охотников и не сопротивлялись…
— Уж предоставьте мне, государь мой, ведаться с моими холопами, — резко проговорил князь Полянский, — и прошу их не трогать, — добавил он.
— Хорошо… пусть по-вашему. А все же не мешало бы их поучить.
— Повторяю, это мое дело.
— Как хотите, князь. А вам я сейчас прикажу готовить ужин.
— Не трудитесь, у нас есть свой запас на дорогу. Только прошу прислать ко мне моего камердинера, и я сам сделаю распоряжение насчет ужина.
— Вы у меня в гостях, князь… А в гости, как известно, со своей едой не ходят…
Проговорив эти слова, Пустошкин вышел.
Спустя немного явились ливрейные лак, еи в белых перчатках и в напудренных париках; они быстро стали накрывать стол. Прошло немного времени, и стол украсился изысканными блюдами с кушаньями и дорогим вином; сервировка стола не могла не удивить князя Полянского и княжен: серебро, бронза, хрусталь, цветы.
Князю и княжнам прислуживал за столом старик Григорий Наумович и двое других княжеских лакеев.
Пустошкина
— Немало я дивуюсь, куда и к кому мы попали, — проговорил князь Платон Алексеевич, окончив ужин и обращаясь к дочери и к сестре.
— Я и сама удивлена, брат, не меньше твоего. Прежде я думала, мы попали к разбойникам, но…
— Но у разбойников, сестра, таким ужином не кормят, не так ли?.. Просто-напросто этот помещик Пустошкин — большой самодур… и, как видно, он очень богат, поэтому самодурство сходит ему с рук… Ну, а ты, Наташа, что скажешь про нашего «радушного» хозяина? — спросил князь у дочери.
— Прежде, папа, я тоже думала, что мы попали в руки разбойников, и этот Пустошкин показался мне каким-то страшным, — ответила отцу княжна Наташа.
Проговорив еще несколько, князь и княжны расположились спать; они нуждались в отдыхе. Княжны со своими горничными легли все в одной комнате; для княжен приготовлены были мягкие постели с чистым бельем; из предосторожности они заперли дверь своей спальни изнутри, а по распоряжению князя у двери снаружи легли двое его дворовых; они должны были чередоваться, то есть один спать, а другой быть настороже известное время.
Князь Платон Алексеевич лег в комнате, которая находилась рядом с комнатой, где спали княжны.
Княжеский камердинер Григорий Наумович и двое-трое дворовых решились не спать и быть наготове.
Как князем Платоном Алексеевичем и княжнами, так же и их слугами были приняты все предосторожности от неожиданного нападения или другого какого самодурства со стороны Пустошкина.
— Послушай, старик, ты бы ложился, ведь ты тоже устал и нуждаешься в отдыхе, — проговорил князь Полянский своему неотлучному и преданному камердинеру.
— Помилуйте, ваше сиятельство, как можно спать. Вы извольте почивать… а я буду всю ночь стеречь.
— Кого и от кого стеречь?
— Сами изволите знать, ваше сиятельство, находимся мы в незнакомом дому… Здешний хозяин помещик какой-то головорез… От него всего надо ожидать. Нет-с, спать я не стану… обо мне не извольте, ваше сиятельство, беспокоиться. Я засну и днем, а ночью буду на страже, — решительным голосом проговорил своему господину верный слуга.
Князь не стал больше ему возражать. И скоро настала гробовая тишина во всей усадьбе, нарушаемая только сторожем, который мерно выколачивал часы в чугунную доску.
Все заснули — и княжны, и старый князь.
Стали дремать и дворовые, которые взялись не спать ночью.
Только бодрствовал один старый камердинер и разгонял свою дремоту как мог, хоть дремота и его одолевала.
Ночь была, как сказали, лунная, светлая и теплая.
Подошел Григорий Наумович к окну и залюбовался блеском и светом луны-красавицы и небесных звезд, взглянул и на обширный двор и видит он, как двое мужиков, очевидно сторожа, сошлись вместе, сели на приступок крыльца, а окно, из которого смотрел старик камердинер, находилось как раз над крыльцом.