Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка
Шрифт:
Её ситуация, явно, забавляла. А вот мне... Мне стало совсем не забавно.
В который уже раз в этой стране, паника от предчувствия неизбежной и необратимой гибели, в данном случае - важной части меня, моей души и тела, захлёстывала мозги. До гангрены ж доиграется! Опухнет, сгниёт и отвалится!
Просить, умолять? Эту... улыбающуюся стерву?!
Спокойно, Ваня! Руки-ноги - в цепях, на шее - ошейник. Даже и хрен твой - тоже повязали! Но извилины-то - нет! Работай оставшимся на свободе!
Чем я в этом... в "Святой Руси" постоянно выживаю? Какими приёмами?
– Первое,
– - А ты и есть тетушка. Как называют сестру матери?
– - Ты часом, не заговариваться ли начал? Кровь - в головку ударила, а моча - в голову? У меня сестёр нет.
– - Нынче нет. А прежде - была. Ты вспомни-то! Как тебя замуж за Андрея выдавали, так и сестрицу твою младшую, здесь же, в Кучково под венец повели. Вспоминай! Она ж, поди, в твоём платье к алтарю шла!
– - Ульяна-то? Так она померла давно. Сразу же, в тот же год. Там где-то, на Черниговщине. А мужа её и вовсе почти сразу убили. Из-за неё-то всё, из-за глупости да вздорности еёной оно так и случилось.
Ну вот, хоть имя узнал. Бедной женщины. Надеюсь, ей на небесах не будет слишком стыдно, что я здесь её - своей родительницей называю. Было у Степана Кучки две дочки - Улита да Ульяна. Как Степану голову срубили, так его дочки замуж повыходили.
– - Всё - что?
– - Да всё! Родителей не послушалась, побежала, куда не велено, кошку ей, вишь ты, нужно стало. Попалась. Отца подвела. Дура.
Она вдруг прервала своё лениво-томное неторопливое движение на мне, вместе с ностальгическими воспоминаниями детства, и напряжённо уставилась мне в лицо.
– - Погоди. Если ты... Если Ульяна... Так ты, выходит, Андрею брат сводный? Ишь ты... А не высоко ли ты лезешь? Ма-альчик миленький, мо-олоденький... Андрей про такие слова узнает - голову оторвёт. Чтобы к Юрьевичам не примазывался.
– - Андрей - знает. Я ему сам сказал.
Она прекратила своё покачивание и изумлённо уставилась на меня. Нахмурилась, на лбу стали видны три вертикальных морщины, отражая напряжённую работу мозга.
– - Так вот оно что... "Воевода Всеволжский", "Княжья Смерть"... и живой остался, и удел получил...
Она снова уставилась куда-то в угол.
***
Мой "выпрыг из-под топора" в Янине, основание Всеволжска, дружелюбие и поддержка, явленные князем Андреем при возвращении из похода, доходили до неё "странными" слухами. Теперь эти "странности" нашли очевидное, для любого вятшего, да и вообще - для любого в патриархальном обществе, объяснение.
Сородича нельзя бросать. Обладая таким же, как и ты, родовым именем, что есть здесь безусловная ценность, он может своей нищетой, неустроенностью, вздорностью, изменой... нанести ущерб и тебе, твоей репутации. Род - это "они все там такие!". Надо или публично отказаться от родства, выгнать "до не видать вовсе", "извергнуть из рода", либо, принимая родство, поддерживать. Чтобы на вопрос:
– - Кем вам приходиться Пульхерья Николавна?
Без страха и сомнений отвечать:
– - Троюродная тётушка по линии двоюродного шурина младшей невестки сводного брата!
И не ожидать продолжения типа:
– -
Отсутствие смертной казни за убийство князя Володши, наделение меня землёй, "уделом" на Стрелке, однозначно означало, что Андрей принял моё родство. Тогда наказание выглядит соразмерно преступлению: "вышак для рюриковича" - изгнание с Руси. То есть - Боголюбский признал меня своим сводным братом. Только так Софья может понять ситуацию. И весь мой бред насчёт рождения от её сестры Ульяны - перестаёт быть бредом, а становится весьма убедительным заявлением. Достоверность которого подтверждает один самых авторитетных источников "Святой Руси" - князь Суздальский Андрей Боголюбский.
Напряжённо размышляя, она продолжила свои прежние движения. То чуть приподнимаясь, то чуть проворачиваясь. То чуть сжимая мышцы внутри себя. У меня от этого... к горлу подкатывала паника - все болит, горит и тянет. О, ещё - и резать начало!
Я всё ждал, когда ж до неё дойдёт. Ну, что я, типа, брат её родной сестры, племянник вроде. И брат её бывшего мужа. Чай, родня. Типа, мы тут инцестом занимаемся. Вроде даже - двойным. А уж что инокине - тешить ретивое, ублажать плоть, веселить сатану, разжигать похоть... да ещё таким противуестественным и кровосмесительным способом...
– - Тётушка! Слезь нахрен с хрена! Больно же!
Наконец, она опустила взгляд. Радостно, будто впервые увидела, произнесла:
– - Ой, как хорошо-то! Племянничек объявился! А и доброго ж молодца Ульяна принесла. Я и не думала, что из такой замухрышки что приличное выродиться. А ничего получилося. Похож-похож... Точно - в матушку пошёл. Носик, подбородочек... А вот глазки тёмноваты. И лобик... тут, в батюшку, в покойника. В Юрия свет Владимировича. Которого Долгоруким прозывают. Точно говорят - длинная у него рука была. Любил он, бывалоча, по простому, по семейному, ручкой-то отеческой, бабам под подолы лазить. Лих свёкрушка у меня был, лих. Ну так что, племянничек - или тебя деверьком звать?
– расскажи-ка мне по родственному, чего Андрей задумал?
Ба-алин! Фа-акеншит! Она, что, дура, издевается?! Я ж...! У меня ж...!
Была бы зима - в снег сунул бы. Для уменьшения опухлости. А тут... придётся просить колодезной воды. Вёдрами. Я здесь других средств для уменьшения опухоли... А ведь ещё и простудить можно... если перелечиться. Здешние лекари... Итить и уелбантуривать!
Ваня! Погоди сам лечиться - сперва других "отлечи".
"Правда вас освободит, но сначала сделает ничтожными".
Класс! Моя ситуация. Откуда у Джеймса Гарфилда, 20-го президента США такие допросно-следственные мудрости?
"Ничто так не очищает душу, как чистосердечное раскаяние". "Чистосердечное признание - облегчает вину". Правда - увеличивает срок.
Сначала "делаюсь ничтожным": выбрасываю клятвы, заветы и принципы. Ломаюсь, сдаюсь и раскалываюсь. Исключительно из заботы о члене. Да не правительства! Исключительно - своего. Самоликвидируюсь. Потом, по Гарфилду, жду освобождения.
– - Скажу. Только вязку сними.
– - Не-а. Как сниму - ты тут так визжать будешь... на стенку полезешь, ничего сказать не сможешь.