Звездная бирема "Аквила". Рубеж
Шрифт:
Единственным, что раньше роднило Публия Клодия и Гая Ацилия, был блондинистый цвет волос. И, может быть, еще рост. Ничего удивительного, учитывая происхождение обоих. Но Клодий едва узнал заклятого друга в суровом, худом и наполовину седом мужчине с цепким взглядом. Служба лигарием стерла с его губ ранее неудержимую сияющую улыбку. С этим полузнакомым человеком бесполезны уловки, это ясно с первого взгляда, и единственный способ достучаться -- говорить правду, излагать мысли кратко и не ждать поблажек.
– Привет тебе, Гай Ацилий, - голос Клодия едва уловимо дрогнул. Крошечная запинка между словами, отразившая
– И тебе, Публий Клодий.
Курион сделал широкий жест, приглашая гостя занять любое приглянувшееся кресло, но сам остался стоять, скрестив руки на груди -- жилистые и неожиданно сильные. Клодий качнул головой в знак отказа. Так они и стояли, разделенные столешницей, словно нейтральной полосой.
Он изменился. Тот нервный юноша, в параноидальном угаре подозревавший всех и каждого, гладкий, словно амикус, тот Клодий Пульхр, которого Гай Ацилий звал когда-то другом - исчез, растворился. И второй - скотина-Клодий, Клодий-предательская сволочь, похабно ухмылявшийся, когда Куриону зачитывали приговор, Клодий, ненависть к которому помогла Ацилию выжить в первые, самые страшные часы - его тоже не стало. Бывший патриций, беглый лигарий, мятежник и самозванный "консул" смотрел на своего... собеседника? Противника?.. оппонента и силился понять - кто же перед ним? Неужто настоящий Публий, плебей из патрицианской фамилии, народный трибун, вскормленный оптиматами, интриган и предатель - вот он?
Клодию никто не сверлил череп и, конечно, не загонял в пыточное ложе коннект-капсулы. Клодий не выблевывал собственные мозги на пол после унизительного, как насилие, прохода через кротовину. Клодий не был навечно спаян с плебейкой-манипуларией, его не одолевали чужие мысли и желания, резкие и острые в кромешной темноте чуждого сознания. Дружище Публий сладко спал и вкусно ел, носил белейшую тогу, сотканную руками сестер, находил время следить за прической и ногтями. Так почему же сейчас Ацилий смотрел и видел не лощеного cacator'а, по уши замаранного в крови и предательстве, а одну сплошную рану? Отчаяние, неприкрытое и бесстыдное, словно распоротый живот. Надежда, нелепая, словно обнаженный мозг, в оболочке которого пульсирует электронный паразит-имплант.
Это был все тот же Клодий, один и тот же Клодий. Он всегда был таким. Истина в глазах того, кто смотрит. Курион взглянул на него - и наконец-то прозрел.
– Ты здесь, - молвил он, не утруждая себя вступлением.
– Полагаю, это значит, что шансы мои не так малы.
Патриций с изнасилованным мозгом и плебей с выпотрошенной душой - достойные союзники, не так ли?
– А ты, полагаю, следуешь по стопам великих: через Рубикон намерен отправиться прямо на Лаций, чтобы...
– Клодий ухмыльнулся, приглашая Ацилия продолжить. Но тот молчал, и зрачки трибуна изумленно расширились: - О! Я угадал. Ты летишь на Лаций.
– Вот именно, - отрезал Ацилий.
– Я не стану прятаться, когда есть возможность нанести удар.
– Я все-таки присяду, - Клодий покачал головой и, придирчиво осмотрев кресло на предмет возможной грязи, аккуратно в нем умостился.
– Что ж, смело. Но одной смелости маловато. Нужно кое-что получше и поубедительней твоих речей, которыми "Аквила" забивала эфир, пока вы удирали с Цикуты.
– У меня, - Курион оперся о столешницу, почти нависая над трибуном, и прищурился, - есть воскресший наварх триремы "Севера". И призрак самой "Северы", если придется. Как тебе это?
– О!
– Клодий откинулся на спинку кресла, уходя из-под психологического давления.
– Неплохо для начала. Но чтобы это сработало, тебе нужно подготовить почву. История с "Северой" случилась десять лет назад, чтобы о ней вспомнили и заговорили, нужно время. И доступ к информ-системам Республики. То, чего у тебя нет - ни первого, ни второго.
– Или, - Ацилий подхватил, продолжил и развил мысль, словно только этого и ждал, - мне нужен союзник. Народный трибун подойдет.
– Предлагаешь мне стать орудием для достижения твоих целей, мятежный Курион?
– Просто возвращаю долг, - пожал плечами патриций и добавил: - Ведь из меня ты такое орудие выковал. Так что будем теперь на равных. Мятежный Клодий Пульхр.
Клодий поднял глаза и улыбнулся искренней и чистой улыбкой, такой же неуместной на его смазливой физиономии, как весталка в секторе рекреации. Или патриций в коннект-капсуле.
– И как давно ты понял, мой Гай?
– К сожалению, не так давно, как следовало бы. Верно, я действительно был туповат, пока мне череп не просверлили.
– Не печалься, ты же живорожденный. Тебе простительны ошибки, - вздохнул Клодий.
– И заблуждения. Но зато теперь ты точно знаешь, что из себя представляют плебеи, чего они хотят и как обратить их желания в их же пользу. Ну, и наши с тобой желания тоже. Значит, летим на Лаций. Народный трибун на мостике призрака триремы "Севера"... м-м-м, что за зрелище будет! Может, нам повезет, и Гая Клавдия просто хватит удар?
– Ты со мной, - Ацилий не спрашивал, он просто уточнял. Чтобы удостовериться.
– О да, - трибун кивнул.
– А ты - со мной. Наконец-то.
Курион на миг заколебался, но протягивать руку для пожатия все-таки не стал. Клодий понимающе фыркнул. А потом резко посерьезнел, даже как-то посерел:
– Гай, понимаю, это глупо, но... Можешь не верить, но я и в самом деле не думал, что дойдет до казни. Тетя Корнелия и девочки... Старый fellator клялся ларами, что их это не коснется. Я действительно не знал, пока не стало поздно, и никакое вето уже не могло им помочь.
– Знаю, - после недолгого молчания сказал Ацилий и все-таки протянул ему руку.
– И - благодарю. За твое вето. Идем, ошарашим моих плебеев.
Глава 16
В Зимнем Мире бушевала метель. Эта свирепая снежная буря была лишь бледным отражением смятения в душе у Фортунаты. Она снова ничего не понимала в этой жизни. Уже в который раз.
Она-то думала, что Ацилий шутил насчет союзничества с сукой-Клодием, по-своему, по-патрициански, по-живорожденному. А он и в самом деле замирился с народным трибуном, словно тот не предатель никакой. Вроде как у них в Сенате недоразумение вышло, которое теперь, к общему удовольствию, разрешилось полюбовно.