1914
Шрифт:
В зале публика самая отборная. Великие князья, министры, важнейшие члены Госсовета. Французы — сам добрый господин Пуанкаре, его сопровождение, адмирал Ле-Бери и офицеры эскадры. Те, кого командование сочло достойным.
Много людей. Столы ломились от яств — холодные закуски, горячие закуски, водка с сафьяновой головкой, шустовский коньяк, шампанское с завода господина Голицина, и много, много того, чем богата земля русская. Гости сами обслуживали себя, то есть брали то, чего душа хотела. А душа у француза широкая. Наши-то не налегали, меру знали, а французы —
Мы, я и сестры, сидели в особом уголке, в окружении славных гвардейских офицеров. По этикету никто, кроме членов Императорской Фамилии, без особого монаршего позволения к нам приблизиться не мог, но вдруг французы этого не знают? Тогда гвардейские офицеры разъяснят, вежливо и дипломатично.
На балконе играл скрипичный квартет, нежную Tafelmusik. Офицеры переговаривались, Великие Князья не чинились, разговаривали с французскими офицерами, а Papa всё больше с добрым господином Пуанкаре.
Пробил назначенный час, и барон, прошу прощения, уже год как граф, Фредерикс пригласил всех в Петровский зал. Пора обедать, милостивые государи.
Французы были сражены. Как — обедать? А это что было? Вот это, осетрина, буженина, восемь сортов сыра, тарталетки с икрой опять же восьми сортов, и всё прочее?
— Это разминка перед обедом, — громогласно пояснял Николай Николаевич своему визави, капитану Дарлану, командиру линкора.
— Разминка?
— Ну да, капитан, разминка. У нас говорят — лучше разминка без обеда, чем обед без разминки. Мы немножко закусили, подготовились, и теперь можем спокойно, с чувством пообедать.
Обед французы, думаю, будут вспоминать всю оставшуюся жизнь, кому сколько выпадет. Не только вспоминать, но и рассказывать всем, с кем встретятся в приятной обстановке. На то и рассчитано: за стоимость обеда, пусть и немалую, мы получили десятки пропагандистов российского образа жизни. И в республиканской Франции нет-нет, да и задумаются: может быть, монархия — это вовсе не плохо, может, это даже хорошо? Пока республиканские политики обещают, русские цари — делают!
Мы откушали чуть-чуть, после чего Мама, сёстры и я отправились восвояси. Чтобы не стеснять остальных.
Назад нас везли лейб-шофёры, господин Кегресс и капитан Петр Михайлов. Ольга и Татьяна таки выпили немножечко шампанского, да и утомились, а ехать вниз сложнее, чем вверх.
Хороша Нижняя Дача. Уютная. Всё под рукой. Но как мне не хватает даже не Интернета, о нём я и не мечтаю, но хотя бы радиоприёмника! Послушать новости из Берлина, Парижа или Лондона — языки-то я подтянул, переводчик мне не нужен.
Будет, будет у меня радиоприёмник, если доживу. Лет через десять. Через пятнадцать вещание станет оживлённым. А через двадцать и совсем замечательно станет. Включишь и узнаешь все новости мира.
Вошла Mama. Пожелать спокойной ночи?
— Alexis! — она была взволнована. Очень. Чрезвычайно. Что-то случилось? С Papa?
— Alexis! Только что пришла телеграмма! Австрия объявила Сербии войну!
Авторское
Стишок, что прочитал цесаревич, нам известен более в переводе Ирины Токмаковой:
Мою лошадку пони
Зовут Малютка Грей.
Соседка наша в город
Поехала на ней.
Она её хлестала
И палкой, и кнутом,
И под гору, и в гору
Гнала её бегом.
Не дам ей больше пони
Ни нынче, ни потом.
Пускай хоть все соседи
Придут просить о том!
Глава 11
12 июля 1914 года, суббота
Совет на Ферме
— Доить корову нелегко, — написал я, и задумался. Я никогда не доил коров, даже не пытался. Доярками у нас трудятся сёстры. Каждый день они проводят на Ферме час или два. С моей подачи. Я ещё весной подбил их на изучение животноводства: они же такие милые, коровки и поросятки. Организуем кружок юных натуралистов, будем вести дневник, и публиковать в «Газетке». Анна Ванна, наш отряд хочет видеть поросят!
Papa и Mama к затее отнеслись положительно: Papa сам фанатик простого мужицкого труда, и нас с детства приучает чистить снег зимой, готовить на пруду каток, распиливать старые деревья. Mama же подошла более практически: куда как приятнее есть пищу, в происхождении которой уверен.
Стебутовские курсы взяли над нами шефство: Лискун преподавал животноводство, Недокучаев — агрономию. А практические занятия проходили на Ферме.
Ферма, вернее, Фермы (у нас их несколько) — это образцово-показательные хозяйства. Для снабжения нас отменными продуктами, свежими и экологически чистыми. Слово «экология» сейчас не в ходу, но понимание вопроса есть. А чтобы продукты были наилучшие, на Ферме служат наилучшие работники, разводятся наилучшие породы скота и птицы, высаживаются наилучшие сорта овощей и фруктов, а в прудах — наилучшие карпы и сазаны. То есть Ферма — это идеальное агропоместье, мечта гоголевского Манилова, ставшая явью.
И сестрицы полусерьёзно, полуиграя, изображают из себя фламандских крестьянок, сошедших с полотен Вермеера. Мария даже серьги с жемчугом стала носить для вящего сходства. Ну да, ну да, крестьянки в жемчугах, это так поэтично!
Мария вообще самая усердная крестьянка. Чувствуется, ей всё это нравится — доить корову, собирать куриные яйца, она и с сепаратором работать научилась, сливки, сметана, масло — теперь к столу подают «от Марии», в особливых горшочках, запечатанных её личной «фермерской» печатью.