8 марта, зараза!
Шрифт:
И другая: «Не останавливайся… Иначе я умру… Или убью тебя…»
Но он отрывается от моих губ, и я вновь любуюсь им — зрачки расширены, ноздри трепещут, дыхание сбито… Словно я — его личный наркотик.
— Сладкая, — шепчет он и отпуская мои трусики, а другой рукой удерживая за талию, тянется к ящику стола. Выдвигает и достаёт продолговатую бархатную чёрную коробочку. — Это подарок… Тебе, Алла. Открой.
Подарок? Мне? С ума сойти!
Интересно, что это? Колье? Серьги и цепочка?
Дрожащими пальцами открываю
2(14)
Мгновение таращусь на необычный подарок, осторожно касаюсь. Будто это — пушистая змейка, и сейчас она развернётся и цапнет меня за палец.
Гектор берёт мою руку, подносит к губам и, поцеловав, спрашивает:
— Ты позволишь надеть их тебе, как брачные браслеты?
Спрашивает и ждёт ответа. Смотрит так, что по глазам понято — ему важно услышать моё мнение.
А у меня в душе — смятение. С одной стороны он мне сейчас предложение сделал. Официально. Не ставя перед фактом — свадьба тогда-то. Но… разве для предложения не нужен ресторан? Кольцо? Романтическая атмосфера? Меня же зовут замуж, преподнося наручники. Пусть пушистые. Но всё-таки… Разве это не символ скованности? Плена? Почему у меня всё так…необычно.
Но часть меня просто вопит: Алла, не тупи! Ты ведь хочешь ощутить, как этот мех касается твоих запястий. Ты ведь хочешь сдаться в этот плен?
Хочу, честно признаюсь себе, и отвечаю:
— Да.
Гектор нежно целует меня в висок и спрашивает дальше:
— Станешь моей?
Тут уже без сомнений, потому что уже давно его и других и в мыслях нет.
— Да.
— В богатстве и бедности?
— Конечно.
— В болезни и здравии?
— Всегда.
— И даже смерть не разлучит нас?
— Пусть попробует!
— Моя смелая девочка, — он жарко целует меня в губы. И это — другой поцелуй. Скрепляющий наши клятвы. Венчающий нас. Вот так, в кабинете. И перед лицом целой вселенной.
Конечно, как любой девушке мне хочется пылких признаний, откровенных объяснений, хочется узнать, что я значу для него.
Но Гектор, прервав поцелуй, не спешит что-то говорить. Он просто встаёт из кресла со мной на руках. Я прижимаю к сердцу коробочку с пушистыми наручниками и позволяю себя унести.
Иногда не нужны слова. Они только всё портят. И я понимаю — сегодня мы будем говорить телами. Они скажут всё лучше слов.
Гектор несёт меня наверх. Честно сказать, за то время, что я живу в этом доме, мне совершенно не хотелось его исследовать. Я до сих пор ещё ощущаю себя чужой, квартиранткой, приживалкой тут… Мне всё кажется, что однажды меня попросят съехать. Поэтому все комнаты, в которых бывала, — на первом этаже. Разве что веранда, на которой обедала в первое своё утро.
Я ожидаю увидеть всё, что угодно, даже комнату
Гектор бережно, как самую большую для него ценность, опускает меня на кровать. Шёлк чёрных простыней приятно холодит кожу. Оставив меня на минуту, он поднимается и зажигает свечи. Толстые, белые, тонкие, поменьше. Комнату заполняет трепещущий полумрак.
Это безумно красиво.
И я понимаю, что сама выгляжу красиво на черном белье и отблесках свечей.
А Гектор… Сейчас он выглядит опасно, хищно и будоражаще. Смотрит так, будто хочет не съесть, а сожрать, ни оставив и косточки.
И я сама хочу быть сожранной им.
Матрас проминается под тяжестью его тела, Гектор оказывается рядом. Забирает у меня подарок, кладёт около, на подушку. И начинает медленно раздевать.
Я даже жалею, что одежды на мне так мало.
Халат соскальзывает с плеч, и горячие губы тут же проходятся по открывшимся участкам кожи. Меня продолжают раздевать, обнажая грудь… Она отлично помещается в мужской ладони. Гектор играет с затвердевшими сосками, целуя при этом шею…
– Родинки… — повторяет он. — Красота какая.
Поцелуи ниже и ниже, и вот горячие губы обнимают сосок.
Ах…
Второй.
Боже…
Потом язык принимается выписывать узоры вокруг ареол, погружая меня в сладкую истому.
И следа не остаётся от стыдливости или каких-то разумных мыслей. В голове — блаженный кисель, в теле — сплошная нега.
Халат летит в сторону, за ним вскоре следует и мой пеньюар. И я остаюсь в одних только кружевных трусиках.
Пылающий взгляд Гектора говорит мне: это лучшее зрелище.
Он наклоняется ко мне и произносит:
— Доверишься?
— Да.
И доверюсь. И подчинюсь. И отдамся. И приму. Только твоя. Навечно.
Он проходится языком по чувствительной коже запястья, дразнит, чуть раздражает. Потом чувствую, как мех касается кожи — щекотно, приятно, странно. Тоже Гектор проделывает и с другой рукой. И вот мои руки взмывают вверх и оказываются надёжно прикованными к металлическим изразцам в изголовье кровати.
От ощущения собственной беспомощности, его полной власти надо мной сбивается дыхание.
Горячие губы и умелые пальцы снова продолжают исследование моего тела, всё ближе пробираясь туда, где всё горит и ждёт.
Приглушённо стонаю, мечусь по подушке, чуть натягиваю мягкие путы.
Чего хочу? Вырваться? Или навсегда быть в этом плену?
Все мысли выбивает, когда Гектор цепляет зубами край трусиков и так же, зубами, стягивает их вниз, обнажая меня полностью.
Даже зажмуриваюсь от бесстыдства картины, которая предстаёт его жадному взгляду, ощущаемому как прикосновение.