А. Блок. Его предшественники и современники
Шрифт:
от 18 апреля 1921 г. — VII, 416). Это чувство гибели старой личности и своего
индивидуального выпадания из мира, растущего «в упругих ритмах», и
является определяющим в последнем звене трагедийной эволюции Блока.
В этом последнем кругу трагедийных размышлений Блока все его
творческое и человеческое внимание сосредоточивается на имени Пушкина. В
дневнике Блока последнего года его жизни все время появляется по разным
поводам имя Пушкина; необычайно
и последних мыслей Блока о судьбах народа, культуры и человека постоянное
присутствие в его сознании образа Пушкина. В обобщающем виде эти
размышления Блока выражены в его пушкинской речи («О назначении поэта»,
февраль 1921). Чрезвычайно существенно то, что, осознавая свою причастность
к старой культуре и старому типу личности, Блок видит их прежде всего в
пушкинской культуре и в том типе личности, который стоит за пушкинской
поэзией. «Хрустальный звон» поэзии Пушкина, по Блоку, говорит о наиболее
совершенной личности, выдвигавшейся прежней русской культурой; «веселое
имя» и «легкое имя: Пушкин» (VI, 160), по Блоку, синоним наиболее высокой
человечности. «И Пушкина тоже убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило
отсутствие воздуха. С ним умирала его культура» (VI, 167). Ясно, что Блок
соотносит тут историческую судьбу Пушкина со своей собственной судьбой: с
концом исторически познавательного художественного напряжения,
«музыкального ритма», означающим трагический перелом от одного этапа
высокой культуры к другому; чисто внешнее значение имеют, по Блоку,
отрицательные, негативные силы истории, которые выступали против
величайшего представителя национальной культуры. Собирательно выражены
эти силы у Блока в образах «черни», «чиновников». С наибольшей
определенностью проявляется в пушкинской речи Блока его предельная
ненависть к чиновничье-бюрократической машине старой русской
государственности. Через всю прозу Блока революционных лет проходит тема
бюрократической государственности как средоточия, своеобразного
концентрата всех отрицательных черт старой русской истории: так, в
«Катилине» исторические аналогии и даже «исторический маскарад»
проступают особенно отчетливо в презрительном описании чиновничьего
аппарата Рима; в «Русских дэнди» «трухлявую, дряблую древесину
бюрократии» (VI, 57) Блок готов счесть первейшим, что должен был сжечь до
пепла исторический пожар, и т. д. Наиболее резкое и законченное выражение
приобретает эта тема, вполне согласующаяся с общими историческими
взглядами Блока, в его пушкинской речи. Но было бы чрезмерным
преувеличением
вызваны «предсмертные вздохи Пушкина» (VI, 167). Они вызваны совсем
другой причиной, а именно — сменой двух культур, трагедийным движением
истории, к которой «чернь» не имеет никакого отношения. И тут открывается
наиболее глубокий аспект предсмертной пушкинской темы Блока.
«Хрустальный звон» поэзии Пушкина — это предельное напряжение
творческих сил личности, ее «тайной свободы». Блок не отказывается ни от
одной из творческих тем последних лет в своей пушкинской речи. «Не
называются чернью люди, похожие на землю, которую они пашут, на клочок
тумана, из которого они вышли, на зверя, за которым охотятся» (VI, 162). Для
Блока по-прежнему центром исторического движения остается простой
трудовой человек, человек «стихии», человек массы. Подлинная культура
опирается именно на него. Не отказывается Блок от своей идеи новой личности,
рождающейся в грозах и бурях истории: «Мировая жизнь состоит в
непрестанном созидании новых видов, новых пород» (VI, 161) — так говорится
в обобщающе-философской части пушкинской речи. Поэтому не отказывается
Блок в предсмертные годы и от своих высочайших художественных созданий
революционной поры: «Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно
было писано в согласии со стихией…» (III, 474) — писал Блок в записке о
«Двенадцати» (1 апреля 1920 г.). Не отказывается он и от «стихии» революции.
Потому-то и появляется в конце жизни Блока «веселое» и «легкое» имя
Пушкина, что за ним не стоит и не может стоять отрицания ни одной из
подлинных ценностей человеческого существования, культуры и истории.
Трагическая тема ухода истории из человеческого творчества, конца художника
и конца целого этапа культуры дана Блоком и в стихотворении «Пушкинскому
дому». Оно лишено блоковской лирической силы, и как раз это говорит больше
всего о чисто личных трагических сторонах последних лет жизни Блока; но оно
не содержит, так же как и полная трагедийным художественным «звоном»
пушкинская речь, отказа от новой культуры, мостиком к которой является все
творчество Блока в целом:
Это — звоны ледохода
На торжественной реке,
Перекличка парохода
С пароходом вдалеке.
Блок не мог отказаться от «ледохода», от человеческого будущего, которому он
посвятил всю свою великую поэзию; в пушкинской речи говорится, что