Адмирал Нахимов

Коллектив авторов

мысли, и открытые действия адмирала, а без этой способности быть

скоро понятым массою можно достигнуть только временной так

называемой популярности и то между офицерами, но ни авторитета, ни

нравственного влияния на массу, столь необходимых начальнику и с

которыми он может быть уверен, что не только его слова, но его

взгляд будут поняты так, как он хочет.

...

Вскоре по прибытии на 4-й бастион, после одной из

утомительных рабочих ночей, я был разбужен и узнал, что требует меня

адмирал. Выбежавши из блиндажа по траншеям бастиона, я увидел

неизвестного мне адмирала, который, спросив меня, знаю ли я дорогу на

редут Шварца, просил провести его туда кратчайшим путем. Я

направился на правый фланг бастиона, а адмирал с незначительной

свитой шел за мною. Затем я не пошел по наружной ограде,

тянувшейся к редуту Шварца, а повернул за линию батарей, так как

упомянутая стенка была ниже грудной высоты и я счел неуместным

провести адмирала со свитой его под выстрелами французских стрелков,

неотступно стороживших тут каждую появлявшуюся голову. Адмирал

громким голосом остановил меня: «Куда вы меня ведете-с?» Я

заметил, что по стенке придется итти совершенно открыто, между тем

как за батареями безопаснее. «Вас извиняет, молодой человек,

только то-с, что не знаете, кого вы ведете-с. Я Нахимов-с и по

трущобам не хожу-с!» Слова эти были сказаны резко. Он добавил:

«Извольте итти по стенке-с!» Мы прошли по стенке, где один из

боцманов, шедших за адмиралом, убит был на месте штуцерною пулею.

Французские пули провожали нас учащенным огнем до самого

редута. На редуте адмирал попросил у меня трубу и долго рассматривал

положение неприятельских подступов, спрашивая изредка мое мнение.

Затем, обратившись ко мне, ласково подал мне руку, спросил мою

фамилию и сказал: «Теперь знакомы-с мы с вами — уж больше

ссориться не будем-с».

После того я встречал почти ежедневно знаменитого адмирала на

4-м бастионе и всегда по утрам, нередко преодолевая утомление

после рабочих ночей. Каждый раз Павел Степанович брал у меня трубу

н внимательно рассматривал новые неприятельские работы,

интересуясь каждым моим замечанием по ходу этих работ и обвораживая

меня простою речью и меткими замечаниями. В каждой фразе

Нахимова обнаруживалось понимание всех последствий неприятельских

работ и стремление к изучению способов противодействия неприятелю.

Его слова дышали сердечным желанием отстоять родной ему

Севастополь.

Последний раз я видел Нахимова 25 мая. Прошло с того времени

почти 16 лет, но твердо я помню это число. Последние слова его ко

мне,

сопровожденные искренним пожатием моей руки, были: «Chv

стоим или помрем с честью, любезнейший-с». Как известно, на

другой день Нахимов принимал деятельное участие в выбитии

французов из Камчатского редута, причем едва не попал в плен. 27 мая я

был контужен и во время моего нахождения в госпитале Нахимова

Бульмеринг в чине подпоручика прибыл в апреле 1855 г. в Севастополь и

принимал участие в обороне города.

уже не стало. Весть о его смерти меня истинно поразила. Я не

знавал более благородного, боевого труженика. Но Нахимов не умер...

С гордостью имя его будет произноситься и в будущих поколениям

русской армии, обожавшего его Черноморского флота и всего

великого русского народа...

... На второй или третий день неприятель опять возобновил

канонаду и усилил штуцерный огонь, который до того наносил нам вред,

что нельзя было зарядить орудия без того, чтобы кого-нибудь не

ранило. Даже щиты, повешенные в амбразурах, мало помогали. Нельзя

было пройти мимо амбразуры без того, чтобы в это мгновение возле

не пролетело несколько пуль.

В эти-то дни вечером был смертельно ранен храбрый адмирал

Нахимов. Подходя к 3-му бастиону из Корабельной слободки, я

встретил толпу матросов, которые с осторожностию и грустным

почтением несли его на руках.

Нужно было находиться в то время между моряками, чтобы

понять и оценить их глубокую печаль, когда дошла весть, что синоп-

ского победителя не стало. Передать этого тяжелого впечатления,

безмолвного отчаяния словами невозможно. Надобно было быть

очевидцем всего этого...

Артиллерийское, так же как и всякое другое, ученье

производилось на «Бальчике» всегда под непосредственным надзором Павла

Степановича. Как заклятый враг бесполезной формальности,

стесняющей не вполне развитых простолюдинов, Павел Степанович

доводил все приемы до возможной простоты и свободы, но требовал стро-

гого исполнения всего необходимого и полезного; он не любил также

сухости и бесплодной строгости артиллерийских педагогов, часто сам

вмешивался в объяснения и был неподражаем в этом отношении. В

последнее время вошли в моду в Черноморском флоте вопросы и

ответы, относящиеся до артиллерийского дела, род уроков и экзаменов