Адмирал Нахимов
Шрифт:
мысли, и открытые действия адмирала, а без этой способности быть
скоро понятым массою можно достигнуть только временной так
называемой популярности и то между офицерами, но ни авторитета, ни
нравственного влияния на массу, столь необходимых начальнику и с
которыми он может быть уверен, что не только его слова, но его
взгляд будут поняты так, как он хочет.
...
утомительных рабочих ночей, я был разбужен и узнал, что требует меня
адмирал. Выбежавши из блиндажа по траншеям бастиона, я увидел
неизвестного мне адмирала, который, спросив меня, знаю ли я дорогу на
редут Шварца, просил провести его туда кратчайшим путем. Я
направился на правый фланг бастиона, а адмирал с незначительной
свитой шел за мною. Затем я не пошел по наружной ограде,
тянувшейся к редуту Шварца, а повернул за линию батарей, так как
упомянутая стенка была ниже грудной высоты и я счел неуместным
провести адмирала со свитой его под выстрелами французских стрелков,
неотступно стороживших тут каждую появлявшуюся голову. Адмирал
громким голосом остановил меня: «Куда вы меня ведете-с?» Я
заметил, что по стенке придется итти совершенно открыто, между тем
как за батареями безопаснее. «Вас извиняет, молодой человек,
только то-с, что не знаете, кого вы ведете-с. Я Нахимов-с и по
трущобам не хожу-с!» Слова эти были сказаны резко. Он добавил:
«Извольте итти по стенке-с!» Мы прошли по стенке, где один из
боцманов, шедших за адмиралом, убит был на месте штуцерною пулею.
Французские пули провожали нас учащенным огнем до самого
редута. На редуте адмирал попросил у меня трубу и долго рассматривал
положение неприятельских подступов, спрашивая изредка мое мнение.
Затем, обратившись ко мне, ласково подал мне руку, спросил мою
фамилию и сказал: «Теперь знакомы-с мы с вами — уж больше
ссориться не будем-с».
После того я встречал почти ежедневно знаменитого адмирала на
4-м бастионе и всегда по утрам, нередко преодолевая утомление
после рабочих ночей. Каждый раз Павел Степанович брал у меня трубу
н внимательно рассматривал новые неприятельские работы,
интересуясь каждым моим замечанием по ходу этих работ и обвораживая
меня простою речью и меткими замечаниями. В каждой фразе
Нахимова обнаруживалось понимание всех последствий неприятельских
работ и стремление к изучению способов противодействия неприятелю.
Его слова дышали сердечным желанием отстоять родной ему
Севастополь.
Последний раз я видел Нахимова 25 мая. Прошло с того времени
почти 16 лет, но твердо я помню это число. Последние слова его ко
мне,
стоим или помрем с честью, любезнейший-с». Как известно, на
другой день Нахимов принимал деятельное участие в выбитии
французов из Камчатского редута, причем едва не попал в плен. 27 мая я
был контужен и во время моего нахождения в госпитале Нахимова
Бульмеринг в чине подпоручика прибыл в апреле 1855 г. в Севастополь и
принимал участие в обороне города.
уже не стало. Весть о его смерти меня истинно поразила. Я не
знавал более благородного, боевого труженика. Но Нахимов не умер...
С гордостью имя его будет произноситься и в будущих поколениям
русской армии, обожавшего его Черноморского флота и всего
великого русского народа...
... На второй или третий день неприятель опять возобновил
канонаду и усилил штуцерный огонь, который до того наносил нам вред,
что нельзя было зарядить орудия без того, чтобы кого-нибудь не
ранило. Даже щиты, повешенные в амбразурах, мало помогали. Нельзя
было пройти мимо амбразуры без того, чтобы в это мгновение возле
не пролетело несколько пуль.
В эти-то дни вечером был смертельно ранен храбрый адмирал
Нахимов. Подходя к 3-му бастиону из Корабельной слободки, я
встретил толпу матросов, которые с осторожностию и грустным
почтением несли его на руках.
Нужно было находиться в то время между моряками, чтобы
понять и оценить их глубокую печаль, когда дошла весть, что синоп-
ского победителя не стало. Передать этого тяжелого впечатления,
безмолвного отчаяния словами невозможно. Надобно было быть
очевидцем всего этого...
Артиллерийское, так же как и всякое другое, ученье
производилось на «Бальчике» всегда под непосредственным надзором Павла
Степановича. Как заклятый враг бесполезной формальности,
стесняющей не вполне развитых простолюдинов, Павел Степанович
доводил все приемы до возможной простоты и свободы, но требовал стро-
гого исполнения всего необходимого и полезного; он не любил также
сухости и бесплодной строгости артиллерийских педагогов, часто сам
вмешивался в объяснения и был неподражаем в этом отношении. В
последнее время вошли в моду в Черноморском флоте вопросы и
ответы, относящиеся до артиллерийского дела, род уроков и экзаменов