Адмирал Нахимов
Шрифт:
Кажется, что это было в конце июля — в тот период обороны,
когда неприятель особенно обратил свои удары на Малахов курган.
Адмирал поехал туда, взошел на бруствер для того, чтобы лучше
высмотретъ, откуда сильнее бьет француз, где надо прибавить
орудие, где усилить стрелков, ибо французы траншеями уже подошли
к нашему рву. Несмотря на предостережение начальника бастиона,
Павел Степанович смотрел в зрительную трубу, и этот блестящий
предмет был заметной
адмиралу в висок, остановившись в задней части черепа. Он упал к
общему нашему ужасу и огорчению. Его перенесли на Северную сто-
рону, положили в лазарет, где два дня он пролежал, не приходя
в сознание, и тихо скончался.
Хоронили Нахимова в Михайловской церкви торжественно,
насколько позволяли боевые обстоятельства. Гроб его покрыт был
простреленным кормовым флагом с корабля «Императрица Мария»,
на котором адмирал находился в Синопском сражении.
Так умер герой флота. Вечная ему память!
Нельзя... достаточно сильно выразить того значения, которое
имел адмирал Нахимов в эти трудные для Севастополя минуты. Не
взывая в приказах ни к геройству, ни к мужеству моряков, он
поддерживал в них последнюю энергию простым, но самым действи
тельным способом: он сам поступил на бастионы, как по
справедливости можно выразиться, ибо он ежедневно туда являлся,
умышленно или нечаянно останавливался для отдачи приказаний и расспросов
на самых открытых и опасных местах, а когда ему замечали, что здесь
бьют, то он отвечал что-нибудь в роде того, чтобы пустяков не
говорили, что из пушки в человека целить не станут и тому подобное.
Останавливаться для беседы в таких местах, конечно, было не
очень приятно, многие находили это странным, но ес\и адмирал
делал это умышленно, то расчет его был верен. Из трех способов
действовать на подчиненных: наградами, страхом и примером,
последний есть вернейший. Результат выходил тот, что, делая это
ежедневно в продолжение нескольких месяцев, адмирал вселял убеждение,
что жертвовать собою для исполнения долга — дело самое простое,
обыденное, и вместе с тем в каждом являлась какая-то уверенность
в своей собственной неуязвимости. Имевший с адмиралом
ежедневное дело И. П. Комаровский (бывший смотритель госпиталя)
рассказывал мне, что, придя однажды по службе, он был встречен
адмиралом вопросом: «Видали ли вы подлость?» Думая, что это относится
к какой-либо неисправности, И. П. Комаровский ожидал
разъяснений; адмирал, повторив свой
готовят мост чрез бухту?» Другой офицер Г., начальник бастиона,
при посещении адмирала доложил ему, что англичане заложили
батарею, которая будет поражать его в тыл. «Что ж такое? — спросил
адмирал, и потом в виде ободрения сказал: — Не беспокойтесь, гос-
подин Г., все мы здесь останемся». Такие и подобные идеи,
высказанные то там, то здесь, ясно показывают, что другого исхода, как
стоять и умереть в Севастополе, адмирал не видел.
Но невзирая на эти малоутешительные слова, появление адмирала
на бастионах всегда приносило какое-то успокоение и примирение с
своим положением, потому что все видели в нем самом не только че-
\овека с полным самоотвержением и полной готовностью умереть
для своего долга, но и все знали, что адмирал не пожалеет ни
трудов, ни себя не только для того, чтобы уменьшить потери и
сохранить жизнь и здоровье подчиненных, но для доставления личных
удобств каждому. С того момента, когда при выходе из Севастополя
князь Меншиков поручил адмиралу защиту Южной стороны, он не
переставал быть самым верным представителем той мысли, что
Севастополь .нужно каждому отстаивать всеми силами; с своей стороны
он это исполнил до фанатизма, жертвою которого он и сделался, но
фанатизм этот был направлен к славе и пользе государства и был
полезен потому, что он сообщился многим и в высшей степени
способствовал тому, что при многих неблагоприятных обстоятельствах
моряки до конца осады оставались теми же, какими явились вначале,
и заслужили себе почетное место в истории.
Со смертью адмирала Нахимова, хотя не было никаких громких
выражений печали потому, что тогда демонстрации не были еще в
обыкновении, но всеми чувствовалось, что недостает той
объединяющей силы и той крепости убеждения в необходимости держаться до
крайности. Хотя оставались еще весьма почтенные и уважаемые
личности, но они не могли заменить Нахимова. Тотлебен был сам
сильно ранен; князь Васильчиков и Хрулев пользовались большою
популярностью, первый более между офицерами, а последний и
между офицерами и между солдатами, но ни популярность эта, ни их
значение и влияние не имели такой всеобщности, как влияние
Нахимова. В продолжение сорока лет все действия и жизнь адмирала
были постоянно на виду у подчиненных и начальников в своем морском
сословии, а в 10 месяцев осады весь гарнизон — и моряки и
сухопутные — успели хорошо узнать и усвоить себе и наружность, и