Аджимушкай
Шрифт:
– Не кричи громко, - повторяет Захар.
– Видишь, танки уже прошли нас, теперь ихняя пехота валом валит.
Мельком бросаю взгляд в сторону: по косогору спускаются цепи гитлеровцев.
В ушах стучит кровь. Треск пулемета приводит меня в чувство.
Захар лежит с простреленной головой. Что-то липкое и тепловатое течет у меня по щекам. Подбегает Мухин. Я вижу Алексея, как в тумане.
– Убит?
– глухо доносится голос Алексея. Пули свистят над нами. Делается холодно. Алексей тащит
***
В КАТАКОМБАХ
– 1
Я опускаюсь на камень и сразу чувствую невероятную дрожь во всем теле, так трясет, что не могу слова выговорить, а голова пылает огнем.
– Что там случилось?
– спрашивает Егор.
– Шапкина он задушил, - слышу голос Мухина. Жар охватывает грудь, перед глазами зеленые круги. Потом все пропадает в темноте.
Из мрака приближается лицо матери.
– Мама!
Голова вздрагивает и еще ниже наклоняется. Теперь отчетливо вижу белые, словно припудренные мукой, пряди волос.
– Ты седая, мама?
– Лежи, лежи.
Маленькая холодная рука касается моего лба. Поднимаю глаза кверху: серые тяжелые камни покрыты крупными каплями воды. Каменный потолок. Когда же он у нас появился?.. И стены серые, с большими темными кругами... Крыша течет, сырость кругом...
Сильно печет в левой части груди. Не хватает воздуха.
– Окно откройте...
Внезапно наступает темнота. Словно из подземелья, слышу глухой разговор:
– Ну как?
– Горит весь, бредит.
– Что же делать?
– Подождем, спадет температура, поднимется. Ночь рассеивается: у ног дрожат три человеческие фигуры. Вот они, подпрыгнув, закружились в крутой спирали.
– Ты думаешь, он поднимется?
– опять слышу чей-то голос, который кажется мне знакомым.
– Мама, кто здесь?
Напрягаю зрение и вдруг отчетливо вижу Аннушку. Она сидит рядом и все еще держит свою руку на моем лбу. На какое-то время чувствую просветление в голове, хочется рассказать, как все произошло, как убил Шапкина.
– Он хотел нас выдать фашистам...
– Бурса?
– это голос Чупрахина.
– Ты молчи... молчи...
Весь дергаюсь, пытаюсь подняться.
– Не верите?..
– Лежи, лежи...
Все куда-то убегают. "Бросили", - решаю.
Частые выстрелы, перемежающиеся с сердитыми раскатами гранатных разрывов, на некоторое время заставляют подумать о другом: "Что там?" Срывая с себя шинель, встаю на колени и беру автомат. Впереди, где обозначается выход, вижу голубое небо, на котором вдруг вырастает черный с огненными лепестками взрыв.
– Иди вперед, что прячешься?
– кричу на себя.
Кто-то подхватывает под мышки, тащит в темноту. Плыву, то поднимаясь, то опускаясь, словно на волнах. Некоторое время чувствую запах моря, слышу характерный
– Вперед!
Напрягаю силы... Руки тянутся к берегу. Пляшут огненные столбы причудливо, суматошно. Пламя лижет лицо, грудь.
– Егор, помоги!..
На песчаной отмели замечаю мать.
– Мама, мама... уходи... Опасно здесь.
Но она бросается ко мне. Никогда не видел ее такой решительной. Подхватив меня, прижимает к груди, целует в лоб. А губы ее горячие, как раскаленное железо.
– Лежи, лежи, они сюда не посмеют прийти.
– А-а, это ты, Аннушка...
И снова темнота. Кто-то раскрывает мне рот, чувствую, как потекла вода. Жадно глотаю. Делается легче.
Подходит Кувалдин. Из-за его плеча вижу вытянутое лицо Мухина.
– Воды...
Алексей опускается на колени. В руках у него фляга.
Отвинтив крышку, убеждается, что в посудине воды ни капли нет. Чупрахин выхватывает из рук Мухина флягу, бежит к выходу.
– Куда? Стой!
– вслед ему потрясает автоматом Кувалдин.
– Я сейчас...
– Стой, тебе говорят!..
– Я сейчас!
– не останавливаясь, кричит Чупрахин.
– Убежал, - шепчет Мухин. Он подходит к моему автомату и носком сапога подвигает оружие ко мне. Лицо Алексея приподнято кверху, сухие губы, дрожа, что-то шепчут, догадываюсь: "Один патрон берегите для себя".
– Алеша!
– вскрикиваю я. Но Мухин уже скрылся за камнем, ушел к Кувалдину.
Темное пятнышко канала ствола смотрит в лицо. Остается только протянуть руку, оттянуть спусковой крючок и нажать на него.
– Пусть будет так.
Уже не чувствую ни жары, ни сухости во рту. В голове ни одной мысли. Под рукой какой-то прохладный твердый предмет упирается в подбородок. Что это? Автомат.
Надо мной склоняется Аннушка:
– Коля! Что ты!..
Рука разжимается, и оружие, скользя по груди, с легким цоканьем ударяется о камень.
– Ребята! Есть вода!
– слышится голос Ивана. Навстречу Чупрахину выбегают из-за камней Кувалдин, Мухин.
– Жив?
– Что за вопрос!
– держа в цуке флягу, отвечает Иван.
– У разминированных фашистов достал воду. Оказывается, мы ухлопали четырех гитлеровцев. Лежат они, беспризорные, при всей экипировке...
Катакомба наполняется гулом автоматных очередей. Сбрасываю шинель и пытаюсь подняться. Голова тяжелая, будто вместо шапки на ней пудовый слиток свинца. Стены, пол, вздрогнув, рванулись мне под ноги, кругом все поплыло, закружилось. Густая темнота хлынула в убежище. Ничего не видать. И хотя бы кто-нибудь произнес слово. Ушли? Нет, слышу тяжелое дыхание.