Аджимушкай
Шрифт:
Тут же, у могилы, Прав дин принимает решение: кому-то необходимо выйти из катакомб, оценить обстановку и доложить.
Егор решительно поднимается.
– Пойду, товарищ политрук, - он осматривает оружие.
– Готов, приказывайте.
– Я с ним, - заявляет Чупрахин.
– В перестрелку не вступать, действовать осторожно и быстро, напутствует политрук.
У выхода Егор и Чупрахин ложатся на землю и сразу скрываются между камнями. Наступают томительные минуты ожидания. Правдин следит за временем.
– Пять минут, - почти
Громко стучит сердце,
– Пятнадцать...
– Ползут!
– сообщает кто-то из бойцов.
Политрук, забыв об осторожности, бежит навстречу уже поднявшимся во весь рост Кувалдину и Чупрахину.
Доклад короток: в двухстах метрах от катакомб окопались фашисты. Бой идет на высоте, что восточнее поселка, Над проливом висят вражеские бомбардировщики.
Еще короче выводы Правдина.
– Зовите сюда всех бойцов!
– приказывает Правдия.
– Мухин, Самбуров, пошли, - командует Егор.
Стены катакомб ноздреватые, в отдельных местах мокрые. Пожилой боец с лицом Тараса Бульбы, припав губами к надтреснутому камню, сосет влагу.
– Отец, - обращается к нему Чупрахин. "Тарас Бульба" поворачивается к Ивану:
– Внутри горит. Нет ли во фляге воды?
– А ты кто?
– Пулеметчик.
– Иди к выходу, там море воды и жареные гуси с яблоками.
– Шутишь?
– Угадал, отец. Врать не умею. Но ты спеши к выходу. Правдин ждет тебя, говорит: пулеметчик нужен вот так, - Иван выразительно проводит ребром ладони по горлу.
– Правдин? Генерал, что ли?
– Бери выше, при нем знамя кашей дивизии. Понял? Спеши, что же сосать камни, поранишь губы.
– Говоришь, знамя? Иду, - он подхватывает пулемет и бежит к месту сбора.
Наталкиваемся на большую группу людей. Окружив Беленького, они о чем-то спорят. Иван, проникнув в центр круга, сталкивает Кирилла с ящика и поднимает руку:
– Братишки! Только что поступил приказ: всем сосредоточиться у выхода, пойдем утюжить фрицев. Кто против? Таковых нет? Постановили: за мной, кому дорога честь советского воина.
Чупрахин прыгает с ящика и, подняв над головой автомат, бежит к выходу, за ним течет поток людей, Возле меня появляется Беленький. Он кричит на ухо:
– Погоди, как пойдем на огонь, перестреляют!.. Трудно остановить бег. Отрываюсь от Кирилла и настигаю Ивана, который все еще продолжает повторять:
– Таковых нет. А откуда им взяться среди нас? Бурса, правильно я говорю: таковых нет!
Бойцы окружают политрука. Правдин держит знамя. Взмахнув полотнищем, он говорит:
– Товарищи! Именем Родины, народа, партии приказываю: немедленно атаковать гитлеровцев. Пусть враг знает, что подземный гарнизон Аджимушкая действует и никогда не прекратит своего сопротивления... Чупрахин подбегает к "Тарасу Бульбе",
– Мил человек, дай мне "Дегтярева", а ты попей водички, - подает он пулеметчику пустую флягу.
– Пей сам на здоровье. Семен Гнатенко
– свирепо вскрикивает пулеметчик и с необычайной легкостью бежит к выходу.
– Вот это дядя! Готовый матрос. До чего же мне такие нравятся! говорит Иван.
– Внимание! Предупреждаю, - политрук делает небольшую паузу и продолжает: - Как только услышите первую очередь пулемета, сразу открывайте огонь. Кувалдин, вывод бойцов из катакомб поручаю вам. Товарищ Гнатенко, за мной!
Егор выходит вперед и занимает место политрука, представляется бойцам:
– Кувалдин - это я. Приготовить оружие к бою.
Рык пулеметной очереди, и следом возглас Егора:
– За Родину!
– Братишки!
– с надрывом подхватывает Иван.
– Не отставай!
Поток людей выносит меня на простор. Захлебывается пулемет Гнатенко, поддерживаемый рвущими воздух ружейными и автоматными выстрелами. Над головой Правдина ярко-красным огнем вспыхнуло, взвилось и заколыхалось знамя.
– Вперед!
– зовет Кувалдин.
Рассыпаемся по полю широким фронтом. Багряные кусты разрывов становятся все гуще, образуя лес, в котором горит каждое дерево. Справа, из-за высоты, показывается цепь танков. Правдин, взмахнув полотнищем, падает на землю. Знамя, словно длинный язык пламени, некоторое время колышется в воздухе. Чупрахин подбегает к политруку.
– Бурса!
– кричит он мне.
– Помоги поднять!.. Бледное лицо Правдина искажено болью. Осколок попал ему в ногу.
– Отходите к катакомбам, - приказывает политрук. Осколки дырявят воздух. Чупрахин, прикрыв собой Правдина, тащит его на четвереньках.
– Стреляй, Бурса, стреляй!
– Нет патронов, - отвечаю Ивану,
– Тогда кричи, криком их по мозгам, криком! В грохоте боя мой голос похож на писк котенка. Чупрахин злится:
– Громче! Что ты шепчешь!
– И сам поднатуживается: - Братва! В бок им дышло! Эй вы, мы вас не боимся! Вот так их, Бурса!
У выхода останавливаемся. Здесь уже много бойцов. Они лежат между камнями и, у кого еще остались патроны, ведут огонь. Выстрелы жидкие, слабые, как крик обессилевшего человека. Кто-то из раненых просит воды. Чупрахин, привязав полотнище к винтовке, закрепляет его на большой глыбе ракушечника.
– Мы не зайцы, у нас знамя. Дед мне всегда говорил: стяг на ветру порядок в полку.
– Дядя матрос, здравствуйте, - подползает к Ивану Генка.
– Я здесь уже давно. Мы с Григорием Михайловичем Пановым прямо со склада сюда...
– 5
Вспышка света - и сразу тугой, звенящий разрыв. Фашисты бьют в катакомбы прямой наводкой. Осколки изрешетили воздух.
Правдин лежит на брезенте. Осколком снаряда ему раздробило стопу левой ноги. Она держится на одном сухожилии. Когда перевязывали, рану, политрук просил отрезать стопу. Никто не решился. Политрук вновь повторяет свою просьбу. Лицо его густо покрыто крупными каплями пота, кажется иссеченным оспой.