Аджимушкай
Шрифт:
– Сюда наши заходили?
– спрашиваю я. Не дожидаясь приглашения, прохожу в сени, в комнаты. Старик смотрит на меня подозрительно.
Аннушка торопит:
– Уходи. Я останусь здесь, что-то с ногами неладно. Ну, прощай, Самбурчик. Останешься жив, не забывай.
Не могу сдвинуться с места. Ноги приросли к полу, руки одеревенели: как же я оставлю ее одну, что скажет Егор?
– Что же стоите?
– заметив мою нерешительность, говорит старик.
– Коли так, я вас спрячу, - продолжает он.
– В жизни не найдут. Идите за мной. Потом,
А ноги по-прежнему не могут сдвинуться с места.
– Иди, Коля... Слышишь, опять выстрелы!
"Что мне выстрелы! Аннушка, Аннушка! Ты понимаешь меня? По-ни-ма-ешь?" Сергеенко тянется ко мне.
– Иди, родной, - целует она.
– Мы еще встретимся.
В сенях старик упирается в шкаф:
– Подсоби отодвинуть.
– И поясняет: - Это еще в гражданскую подпольщики оборудовали тайник. Тут они находились при Врангеле. Теперь там погреб.
Обнажилась стена. Кряхтя, дед становится на табуретку ж рукой нажимает на крюк, торчащий у самого потолка. У моих ног неожиданно образуется дыра.
– Полезай, не бойся, надежное место.
Опускаю ноги и вдруг, поскользнувшись, падаю в темноту, сразу попадая в объятия чьих-то крепких рук. Молчу, сжавшись в тугой комок: "Неужели дед обманул?"
– Егор, тресни его по башке, ответит.
Из сотни голосов я мог бы сразу узнать этот голос. От радости спазматический комок перехватывает горло. Мычу что-то невнятное, никак не могу отчетливо произнести слово. Чупрахин уже дает второй совет:
– Под девятое ребро для начала... Аккуратно, без шума.
– Самбуров!
– точно выстрел, раздался голос Кувалдина.
– Я его сразу узнал.
– Не ошибись!
– предупреждает Иван.
– Дерни его за ухо. Дерни - не умрет.
– Товарищи, это я... я...
– Он, конечно он, - Егор крепко прижимает меня к своей широкой груди.
Так сидим минут двадцать...
– Егор, Аннушка тоже здесь, - сообщаю я. Кувалдин молча жмет мне руку. Потом тихонько говорит:
– Не надо об этом. Своими глазами видел взрыв, и она взмахнула руками... А проверить уже не мог.
– Честное слово. Я ее принес сюда.
– Значит, спас, - дышит он в лицо.
– Откуда ты такой взялся: маленький, тощий, а цепкий?
– Если бы не было знамени, бился бы до последнего фашиста. А чего на них смотреть, на то они и фашисты, чтобы бить их, - отзывается Чупрахин. И, помолчав, снова: - Самбуров, что притих? Кури, Егор, передай ему сигарету... Не знаю, какой она марки.
– Где достал?
– интересуется Кувалдин.
– У фрица, они все при сигаретах ходят, порядочного курева у них никто не имеет.
– И стоило к нему в карман лезть?
– Хо, за кого ты меня принимаешь! В поганый карман, что ли, полезу? Он, гад, подбежал ко мне, и, видимо, с перепугу принял меня за своего, начал лопотать по-своему, показывает в сторону садов, где наши скрылись. Смотрю на гада
Мы знаем: Иван приукрасил историю с сигаретами, но не возражаем ему.
В полночь в убежище спускается старик. Он сообщает: оставаться здесь опасно, гитлеровцы ходят по домам и разыскивают русских пленных. Решаем немедленно покинуть подвал. Но куда? Старик обещает провести в Аджимушкайские катакомбы. Егор соглашается.
– Веди, дедушка, чего же мы тут будем прятаться? Наше дело воевать, а не в подвалах сидеть.
В полночь прощаемся с Аннушкой: она остается у старика, у нее с ногой совсем плохо. По одному проникаем в сад. Оборачиваюсь и долго смотрю на домик. Хочется навсегда запомнить его. Замечаю пролом в каменной ограде: сюда попал снаряд. В воздухе висят осветительные ракеты, слышатся выстрелы. Определяю по знакомым ориентирам: отсюда до Керченского пролива не больше десяти километров, а до катакомб еще ближе.
– 4
– Тут, - говорит старик и плечом упирается в огромный камень.
– Катакомбы имеют много входов, но этот, кроме моей дочери Марьи, никто не знает. Она у меня партийная, Марья-то. Ну, вот извольте, готово. Прощайте. Вход закрою, а насчет девушки не беспокойтесь, укроем.
Держась друг за друга, идем цепочкой. С каждым шагом раздвигаются стены тоннеля.
– Стойте!
– раздается позади. Из-за камня вприпрыжку выскакивает согнутый человек с разбухшим за спиной вещевым мешком.
– Беленький!
– произносим одновременно. Кирилл подходит вплотную и, еще не веря своим глазам, смотрит на нас удивленно.
– Как попали сюда?
– спрашивает он.
– Вот сквозь землю просочились, - показывая на своды, говорит ему Чупрахин.
– Где наша рота, где Правдин?
– спешит спросить Кувалдин.
– Впереди, тут, - отвечает Кирилл и сообщает нам, что вокруг катакомб немцы, а в подземелье нет никакого порядка и что встретил он подполковника Шатрова, который здесь же находился на излечении. Госпиталь эвакуировался на Большую землю, а Шатров остался, ходит тут с костылем, еле двигая ногами.
Бежим к выходу. Попадаются небольшие группы бойцов, какие-то ящики, узлы. Никто не обращает на нас внимания, словно мы превратились в невидимок. Бежим до тех пор, пока не преграждает путь высокий, одетый в изорванную фуфайку боец.
– Куда?
– Товарищ политрук!
– кричит Чупрахин.
– Это мы...
Правдин ведет нас за выступ. Рядом, где мы только что стояли, с надсадным треском рвется снаряд. Осколки секут камни, наполняя катакомбы металлическим званном. Осматриваюсь вокруг, замечаю Шатрова, сидящего с закрытыми глазами у рации. У его ног лежит костыль. Подполковник торопит красноармейца, прильнувшего к телефонной трубке: