Афганский рубеж 3

Дорин Михаил

Есть касание! На фоне яркого огня от горящего вертолёта бегут наши товарищи. Надо, чтоб они это делали быстрее.

По фюзеляжу застучали пули, летящие с холмов. Времени на земле находиться совсем нет, но по нашим парням сейчас могут попасть.

— Кеша, пригнись! — скомандовал я.

Слегка оторвал вертолёт и развернул его боком к направлению стрельбы. Так мы хоть прикроем Семёна и его оператора.

Стреляют уже плотнее. Тут над головой пронёсся Ми-28. Да так низко, что наш вертолёт слегка покачнулся.

Евич

отработал по противнику и ушёл в левую сторону, продолжая кружиться над нами. Так и не выключает огни!

— На месте! — крикнул мне в ухо Семён, запрыгнувший с товарищем в грузовую кабину.

— 302й, взлетаем, — произнёс я в эфир и начал отрывать вертолёт от земли.

Ми-24 Рогаткина продолжал догорать на земле. Евич пристроился к нам справа, и мы продолжили полёт в сторону базы.

— Целы? — уточнил я по внутренней связи.

— Да. У товарища царапины. На посадке стрелять начали и блистер пробили, — ответил по внутренней связи Семён.

У меня назревал вопрос о случившемся, но пока я решил повременить.

— 917й, борт порядок? — спросил я.

— Порядок! Но кое-что и в нас прилетело. Специалисты разберутся, — ответил Евич.

Главное — все живы. Правда, сомневаюсь, что двое моих товарищей отошли от шока. Кеша, который непробиваемый и чересчур «стойкий» и то молчит.

— Кеша, чего притих?

— Ночью. В горах. Среди духов! Неа, к такому меня училище не готовило, — ответил мне Петров. — Ещё и нашего коллегу не сберегли. Нахватал пробоин.

— Починят. Самолёт или вертолёт становятся боевыми только после первых попаданий по нему. Так что, проверку новому «вертикальному» устроили знатную.

Не совсем это хорошо, но таковы испытания в боевой обстановке. Всё может приключиться.

— Командир, разговор есть, — тихо сказал Семён по внутренней связи.

— На базе?

— Да можно и тут.

Рогаткин рассказал, что произошло. Оказывается, ему в двигатель попали ещё в процессе разворота на обратный курс. Вот только он не доложил.

— Думали, что дотянем. Левый двигатель всё барахлил и барахлил. Температура скакала. А потом и загорелся, — добавил Семён.

— И чего ты переживаешь?

— За вертолёт могут предъявить. Сам же знаешь, что сейчас начнётся со стороны Баева, — сказал Рогаткин.

— Главное, что я твоей семье не буду смотреть в глаза на похоронах. Машину жаль, но советская промышленность построит нам ещё. Может уже и новые вертолёты скоро будут, — посмотрел я в сторону Ми-28.

До Баграма оставались считаные километры. Руководитель полётами только и успевал передавать запросы Евичу от инженеров-испытателей.

— Пустой! Вот так и передайте, что почти пустой иду. Даже из «тридцатки» поработал, — отвечал на вопросы про работу вооружения Андрей Вячеславович.

Несколько секунд спустя очередной запрос от руководителя полётами.

— 917й, земля интересуется…

будьте на приёме! — что-то не понял РП, но такие вопросы начали Евича злить.

— Окаб, 917му. Передайте коллегам, что ждать осталось недолго. Сами всё посмотрят, — сердито произнёс Андрей Вячеславович.

Настолько инженерам не терпелось узнать подробности Ми-28, что задолбали Евича ещё в полёте. Но это только показывает, что люди, создающие для нас — простых военных технику, болеют за своё дело всей душой.

Вышли на посадочный курс. Полоса отличная видна уже как несколько километров.

— 917й, прошу посадку к ангару, — запросился Евич отвернуть в сторону и сесть рядом с капониром.

Разумное решение, чтобы меньше светить вертолёт на полосе.

— 917й, разрешил. Видимость площадки подскажете, — ответил руководитель полётами.

— Понял вас. 302й, спасибо за работу. До встречи! — радостно произнёс Евич.

— Вам спасибо! Выручили. До встречи!

Несколько минут спустя, наш экипаж произвёл посадку и начал заруливать. Не успели мы подрулить к месту стоянки, как нашему взору предстала целая делегация.

— Три человека рядом с УАЗом, — произнёс Кеша, когда мы остановились на стоянке.

Как только мы выключились и вышли на улицу, Семён снова затеребил меня. Ему надо было выстроить, как он выразился, «схему защиты».

— Ничего не бойся и почаще мойся, — успокоил я его.

— В смысле? От меня воняет? — переспросил Рогаткин, обнюхивая себя.

— Это шутка. Всё хорошо. Ты же не сам разбил вертолёт, а тебе «помогли». Не дрейфь, Сёма! — похлопал я его по плечу.

Чтобы это сделать, пришлось сильно потянуться рукой.

Было ощущение, что встречающая нас троица — Баев и ещё кто-то. Но это оказался Карапетян и двое инженеров. Странно, что он не поехал встречать Ми-28, а рванул сначала к нам.

— Гурген Рубенович, нас ждёте? — спросил я, пожимая руку будущему заслуженному лётчику-испытателю.

— Конечно. Спасибо вам, мужики! Слышал, что пришлось нелегко. Как вам вообще работа «изделия 280»?

— Эффективно отработал по цели. По крайней мере, взорвалось сильно, — ответил я.

Карапетян кивнул, а потом посмотрел на наш Ми-24. Мы вместе с ним подошли к вертолёту, и он начал его поглаживать.

— Отличная машина. Запас прочности большой. Вообще, задумывали его как «летающую БМП». Подходит такое прозвище ему? — повернулся ко мне Карапетян.

— Мы привыкли называть их «шмели». Кто-то называет «полосатыми» или «крокодилами», — произнёс я.

Гурген Рубенович несколько раз погладил фюзеляж и отошёл.

— Один из моих товарищей — заместитель генерального конструктора КБ Миль, рассказал мне удивительную историю. Мол, ему кто-то в Баграме подсказал идею с новыми двигателями. Не знаете, кто бы это мог быть? — улыбнувшись, спросил Карапетян.