Академия Высших: студенты

Трапная Марта

Часы оказались в полном порядке. Сигма улыбнулась. Все-таки в таком виде они выглядели… более правильно. Даже если это ощущение говорит о том, что на самом деле она не деструктор. Сигма подошла вплотную. Эти желтые искры, так похожие на огоньки, которые иногда вспыхивали в глазах Мурасаки. Видимо из-за того, что они были очень темными, с узким разрезом глаз, блики света иногда дробились на крохотные искры. Чаще всего в те моменты, когда Мурасаки смеялся.

Она следила за суетой искр в глубине черного пространства. Как будто звезды, думала Сигма, а может быть, и не как будто. Кто знает, что это? Может быть, это какая-нибудь небольшая вселенная, живущая

в другой реальности, и там сейчас тоже рождаются дети, страдают разлученные влюбленные… Или на самом деле, это что-нибудь совсем другое. Черная дыра, в которую утекают звезды, питая ее материей, и раньше она была закрыта, а когда они починили ее, то звездопад возобновился и вот… Сигма покачала головой. Нет, вряд ли! Амелия с Эвелиной только что из ничего создали плантацию, а потом заставили ее разлагаться. Сигма даже представить не может, сколько операций им пришлось сделать. А ведь они уложились всего в каких-то полчаса! Так что если надо было бы вернуть часы в исходное состояние, кураторы давно бы уже их вернули. А значит, нечего себе придумывать! Ничего ужасного в этих часах нет! И тем более нет ничего плохого в том, что она стоит здесь и смотрит на них, пытаясь разгадать загадочный ритм, в котором танцуют искры. Ах, как все-таки жаль, что она не может показать это Мурасаки! Ему бы понравилось! Он любит такую откровенную, ничем не прикрытую красоту, которую видно сразу, в которую не надо всматриваться.

Сигма сжала губы и подняла глаза вверх. Только не плакать! Хотя… почему? Кто ее здесь увидит или услышит? Совершенно точно никто! Так что совершенно точно можно плакать сколько угодно.

И Сигма разрешила себе, наконец, заплакать. Она не рыдала, не всхлипывала, просто выпустила слезы на волю. Они текли по щекам, оставляя на них теплые дорожки. Вот почему, почему у нее в жизни постоянно все ломается? Это потому что она деструктор? Но ведь вокруг полно других деструкторов – и что? Что-то непохоже, чтобы все ломалось у остальных. Сейчас не кому-то там, а именно ей все объявили бойкот. Когда ей только начало казаться, что у нее появились друзья. А с другой стороны, Айн – что, настолько хороший человек, что из-за потери его расположения стоит плакать?

Сигма вытерла слезы с лица и стряхнула их с ладони. Несколько капель упали на диск часов. И это показалось ей неправильным – он был таким гладким, таким совершенным. А капли… нарушали его идеальность. Сигма склонилась над диском, чтобы вытереть слезы и замерла. Из глубины диска на нее смотрел Мурасаки. Напряженно всматривался, хмурился. Похудевший, почти истощенный. Потрескавшиеся губы, воспаленные веки. Он выглядел больным. Как и она сама. Как и все они здесь. Сигма подалась вперед, рассматривая Мурасаки. Нет, это не ее больное воображение. Это точно Мурасаки – вот прямо сейчас.

– Мурасаки, – прошептала она.

И он вздрогнул, как будто услышал ее голос. На мгновенье его лицо озарилось узнаванием – он тоже ее видел! Секунду или две. А потом Мурасаки сжался, как от боли, и отпрянул.

Сигма стояла еще полчаса. Или час. Пока не онемели ноги и она не поняла, что замерзает. Мурасаки она так и не увидела. Что там случилось? Его кто-то позвал? Ударил? Ему стало плохо?

Сигма вздохнула. Как узнать? Никак. Если эти часы и были способом связи со вторым филиалом, принцип работы у них точно был слишком далек от интуитивного. Да и как она смогла бы договориться с Мурасаки о времени… связи? В том, что Мурасаки был в парке у тех самых часов, Сигма не сомневалась.

Она брела по дороге вдоль ограды, держа

под мышкой эту самую непонятную деталь скульптуры и думала сразу о множестве вещей.

Почему Мурасаки выглядит так, словно очень долго болел? А если болел, то чем? Чем-то… похожим на то, чем они болели здесь? Странная какая-то болезнь, которой болеют на двух разных концах реальности.

Интересно, а те часы в парке – они починились сами собой, когда восстановились эти? Или они по-прежнему выглядят сломанными, пыльными и покрытыми трещинами?

Сколько времени сейчас там? Какое время суток? Почему Мурасаки бродит по парку? Сбежал с лекций? Или наоборот, лекции давно закончились, и он просто гуляет?

И куда, в конце концов, девать эту подушку?

Впрочем, ответ на последний вопрос Сигма нашла почти сразу – вернуть на место. Судя по всему, парк скульптур не слишком популярное место для прогулок. Вряд ли кто-то заметит, что в этой последней скульптуре что-то изменилось. А если и заметит… то что? Побежит жаловаться? Смешно! А место удобное, рядом с садом, и если Сигме опять понадобится эта гравитационная подушка, она с легкостью ее возьмет здесь, не привлекая ничьего внимания. Да и кто сюда придет, с таким-то запахом от теплиц?

Впрочем, тяжелый дух перегноя вроде бы выветрился и не казался таким мучительно-вонючим. Сигма спокойно прошла мимо теплицы – в темноте все равно не получилось бы рассмотреть, что именно происходит внутри. Да и скорее всего, ничего там уже не происходит. Во всяком случае, Сигма очень на это надеялась. Второй раз встречаться с Амалией и Эвелиной ей очень не хотелось.

Сигма водрузила подушку на постамент, потом осмотрелась, увидела белеющую в темноте голову, принесла и бросила на подушку. Голова послушно подпрыгнула и зависла в воздухе. Сигма улыбнулась. Прекрасно! Как будто все так и было!

Глава 31. Липкие нити

Когда в дверь постучали, Мурасаки обрадовался. Одиночество начинало действовать на нервы. Пустой студенческий городок даже во время каникул не казался таким безнадежно мертвым, как сейчас, несмотря на то, что работали оба студенческих центра, а во многих коттеджах горели окна и фонари над ступеньками. Да, на улицах можно было даже встретить студентов, но Мурасаки почему-то никого не узнавал. То ли они все настолько изменились, то ли он в самом деле сходил с ума, и мозг отказывался связывать новую реальность с прошлой жизнью, делал вид, что ничего не было.

Мурасаки замер на мгновенье перед дверью, а потом распахнул. И тут же отступил назад. В коттедж вошла Констанция. Осмотрелась.

– Здравствуйте, – улыбнулся Мурасаки и тут же себя одернул.

Что он делает? Улыбается Кошмариции? Рад ее приходу? Еще бы на шею ей бросился и обнял. Но… что есть, то есть. Он действительно рад был видеть даже ее. Только бы не это сосущее душу одиночество.

Наконец взгляд Констанции остановился на Мурасаки.

– М-да, – сказала она. – Я ожидала увидеть другую обстановку.

Мурасаки пожал плечами. Кошмариции достаточно было заговорить, и вся радость от появления знакомого человека разлетелась на осколки. На острые режущие осколки, которые сами подпрыгивают и впиваются тебе в руки и все остальные незащищенные части тела.

– Моя специальность – деструктор, а не дизайнер интерьеров, – ответил Мурасаки, стараясь говорить вежливо.

Констанция вздохнула.

– Прекрасно, что напомнил, но у меня нет амнезии, Мурасаки. Я зашла к тебе по делу.

– О, я польщен, – ответил Мурасаки.