Актуальные проблемы языкознания ГДР: Язык – Идеология – Общество
Шрифт:
В этот период верхнесаксонский диалект достиг кульминационной точки своего развития. Во второй половине XVIII века раздаются уже первые критические замечания. Наши классики, сами явившиеся венцом периода расцвета и началом заката этого развития, высказывают неодобрение. У Гёте находим:
«Сколь упорно удавалось мейсенскому диалекту главенствовать над всеми другими и даже одно время вытеснить их, известно каждому. Мы долгие годы страдали под этим педантичным игом, и только благодаря стойкому сопротивлению остальным провинциям удалось вернуть свои старые права».
Шиллер же в эпиграмме «Эльба» из серии эпиграмм под названием «Реки» так высмеивает притязания мейсенского диалекта на господство:
Что ваша речь? Тарабарщина! Все вы безграмотны, реки. В Мейсене только я знаю немецкий язык [295] .Это неприятие перешло в презрение (которое проявилось очень быстро, особенно со стороны северных немцев), потом в самоосмеяние (вспомним партикуляриста [296] Блимхена у Густава Шумана [297] ) и, наконец, в передразнивание, которое нам повсеместно приходится терпеть.
295
Цит. по: Ф. Шиллер. Собр. соч. в 7 томах, т. I, М., 1955, с. 239. – Прим. перев.
296
Партикулярист – сторонник партикуляризма. Так называется стремление отдельных областей буржуазного государства к возможно большей независимости от центральной власти. – Прим. перев.
297
Шуман
Более глубокие, косвенные причины этого упадка также следует искать в особенностях политического и культурного развития. В ходе Семилетней войны Саксония утратила политическое влияние и понесла большой экономический ущерб; многие искусные ремесленники покинули в этот период Саксонию. Заключенный в 1763 г. Хубертусбургский мирный договор [которым закончилась Семилетняя война. – Прим. перев.] был в пользу Пруссии. Утешение, которое еще мог находить саксонец в культурном превосходстве, также утратило с течением времени свою почву. Но наибольшее значение, несомненно, имел тот факт, что крепнущая буржуазия связывала свои надежды на образование единого отечества с личностью Фридриха II и была поэтому «настроена профридриховски» («fritzisch gesinnt»), как мы читаем у Гёте. Таким образом, повсюду в широких кругах Германии распространялся прусский дух. Готлиб Грамбауэр, сын крестьянина-бедняка из Шпреевальда, и его друзья юности в середине прошлого века, как мы читаем об этом у Эма Велька в истории его отца, больше не хотели быть саксонцами (как то было во времена, предшествовавшие Венскому конгрессу [298] ), но сознательно становились на сторону пруссаков. Происшедшее примерно 100 лет назад превращение Берлина в культурный центр Германии явилось лишь последним звеном в этой цепочке. В языке это отражается в том, что молодые люди намеренно говорят на берлинский лад, даже если они родом совсем не из Берлина или живут в радиусе 100 км от него.
298
Венский конгресс проходил в октябре 1814 г., после окончательной победы коалиции европейских держав над Наполеоном. По решению Венского конгресса две трети территории Саксонии отходили к Пруссии. – Прим. перев.
После того как особенности верхненемецкого языка закрепились и стабилизировались и были зафиксированы в Дудене и у Зибса (в «Словаре произношения»), став тем самым общей нормой, – с тех пор верхненемецкий язык начал в свою очередь воздействовать на диалекты. Вероятно, вначале этот процесс коснулся лишь узкого бюргерского круга, но примерно уже 100 лет назад благодаря печати и литературе он принял широкие масштабы и продолжается в наши дни, когда письменный язык с помощью радио, кино, театра, школы и иных форм обучения, книг и газет стал общепринятым и поэтому всемогущим во всех областях языкового употребления. В то же время значение диалектов, опирающихся в своей основе на языковые общности, ослабевает вследствие многообразного смешения населения (в связи с индустриализацией, переселением) и диалекты отступают под натиском письменного языка. Порождением этого противоречия между диалектом и письменным языком явился местный разговорный язык, который, как мы видели, наделяет формы письменного языка диалектными звуковыми содержаниями и возможностями. Диалектное rain, ran при воспроизведении слова reg?n заменяется на ra?n, диалектное grain, gri? при воспроизведении krig?r – gri?n. Шуточная фраза ra?n warm?r gri?n = Regenwurmer kriechen «Ползут дождевые черви» и Regen werden wir kriegen «Будет дождь» высмеивает, таким образом, вовсе не саксонские говоры, а разговорный язык городов. Впрочем, по интонации, мелодии и оттенку звучания оба совпадают, точно так же как синтаксис разговорного языка в своих существенных чертах совпадает с синтаксисом диалектов. Специфическое звуковое наполнение создает местную окраску, которая передается разговорному языковому потоку от старого, омываемого им диалектного русла.
В зеркале своего времени, отражавшем, правда, только дворян и бюргеров, саксонец XVII – XVIII веков выглядел учтивым, светским, образованным человеком с тонким вкусом и образцовыми манерами, это был идеальный образ моцартовской эпохи. Как мы видели, его язык считался «изящным», а Аделунг [299] называл его язык легким и утонченным. А если мы этим оценкам придадим современное содержание, не будет ли достоин таких оценок и наш сегодняшний верхнесаксонский язык? И наоборот, не покажется ли нам, что прусский дух – это олицетворение прусского офицера, а его язык – жесткий, резкий, с металлическим оттенком, мелодически негибкий, весь направленный на выражение интонационной кульминации? Ритм времени выражается, несомненно, и в ритме речи тех слоев, что служат мерилом. В этой связи если попробовать предсказать будущее, то будем исходить из того, что кайзеровский офицер сегодня в наших глазах отнюдь не образец; с другой стороны, саксонцы в периоды общественных потрясений нового времени были в авангарде событий. Так что не наступит ли снова время, когда на их язык будут смотреть иначе? Надеяться на то, что он снова будет доминировать, не приходится, и если быть честными, то мы и не имеем никакого права желать этого. Но мы вправе предполагать, что со временем к нашей речи будут относиться мягче, снисходительнее, с дружеской улыбкой – так, например, как сегодня относятся к швабам, язык которых 400 – 500 лет назад постигла весьма сходная участь (как говорится, Schwabenstreiche! [300] ). Надежда на то, что когда-нибудь для его языка наступят лучшие времена, – уже одно это может служить большим утешением для саксонца.
299
Аделунг, Иоганн Христоф (1732 – 1806) – известный немецкий языковед, автор «Подробного учебника немецкого языка» и «Опыта полного грамматического и критического словаря верхненемецкого диалекта…»
300
Обыгрываются два значения этого слова:
1. фразеол. – «нелепые поступки, проделки»;
2. прямое – «проделки швабов, истории со швабами».
– Прим. перев.
Карты
Габриэле Шиб.
Немецкий язык в период раннебуржуазной революции
1. К постановке вопроса
Каждый естественный язык теснейшим образом связан с коммуникативными потребностями и историческими судьбами людей, говорящих на нем. Поэтому следует ожидать, что в периоды сильных социально-экономических, политических и идеологических потрясений, когда в силу необходимости изменяются коммуникативные условия и отношения, язык также приобретает новые функции и получает мощные импульсы для своего дальнейшего развития. Таким поворотным периодом на немецкой почве была первая половина XVI века, в особенности десятилетие раннебуржуазной революции 1515 – 1525/26 гг., которое началось тезисами Лютера против индульгенций 31 октября 1517 г., достигло своего апогея во время Крестьянской войны 1524 – 1525 гг. и окончилось поражением Крестьянской войны в 1525 – 1526 гг. [302] Если историки и спорят еще по отдельным вопросам периодизации, то в одном они согласны: разнородные события, которые потрясали тогда Германию, следует расценивать как единый в своей основе феномен диалектического характера, заключавшийся прежде всего в историческом сочетании двух движений на немецкой земле – массового антифеодального движения плебеев и буржуазно обусловленного движения Реформации. Хотя раннебуржуазная революция вследствие незрелости ситуации и была обречена на поражение, она пробудила силы, оказавшие значительное влияние
301
Gabriele Schieb. Die deutsche Sprache zur Zeit der fruhburgerlichen Revolution. – «Zeitschrift fur Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung». 1975. H. 5/6, Bd. 28, S. 532 – 559.
302
По этому и дальнейшим вопросам см. основной доклад:
· М. Steinmetz. Der geschichtliche Platz des deutschen Bauernkrieges – на центральной международной конференции Академии наук ГДР «Der deutsche Bauernkrieg 1524/25». Geschichte – Traditionen – Lehren 6.11.1974 г. в Эрфурте, см. материалы конференции, с. 653.
303
См., например, главу «Die Sprachverhaltnisse zur Zeit der Reformation und des Bauernkriegs und die Rolle M. Luthers bei der Entwicklung der deutschen Literatursprache» в книге:
· M.M. Guchmann. Der Weg zur deutschen Nationalsprache. Teil 2, Berlin, 1969, S. 112 ff. (перевод с русского),
и статью того же автора:
· Uber die Sprache der Flugschriften aus der Zeit der Reformation und des Bauernkriegs. – «Beitrage zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur», 94, 1974, S. 1 – 36,
которая представляет собой фрагмент из книги на русском языке издания 1971 г. Коллективные исследования, которые ведутся по данной теме историками языка в Центральном институте языкознания Академии наук ГДР, позволят вскоре сказать больше по всей проблематике.
2. К вопросу о социальной структуре общества
В той степени, в какой это вообще позволяет сделать современный уровень исследований, мы хотим здесь попытаться представить в основных чертах языковую ситуацию того бурного времени и нащупать некоторые из причин, давших толчок планомерным или стихийным изменениям в немецком языке в связи с насущными потребностями носителей языка – сторонников разных лагерей, использовавших язык для своих специальных целей. Для этого необходимо прежде всего проанализировать социальную структуру общества и возможности получения образования для отдельной личности. Социальную структуру того времени можно охарактеризовать при помощи некоторых цифр. Они, правда, составлены специально по исторически наиболее развитой Саксонии [304] . Поэтому в масштабе империи эти цифры могут быть несколько иными. Но даже в Саксонии в то время более двух третей населения проживало в деревнях. Примерно 50% этого сельского населения составляли крестьяне со своими семьями, 5% – так называемые «огородники» и «безземельные крестьяне» и 13% – батраки и дворовые, т.е. 18% малоимущих или совсем неимущих жителей. Неоднородный имущий слой городского населения, который историки в последнее время именуют обобщающим термином «городское бюргерство» [305] (хотя остается под сомнением, оправданно ли такое обобщение), составлял в Саксонии немногим больше четверти всего населения, причем сюда относились еще примерно 5% наемных слуг и челяди. В масштабе же всей империи, как считают Бертольд, Энгель и Лаубе, «городское бюргерство» составляло не четверть всего населения, а немногим больше 10%. Однако в процессе развития раннего капитализма имела место ярко выраженная тенденция к увеличению разнородного «городского бюргерства», которое пополнялось за счет самых разных социальных групп и дифференцировалось по мере своего роста. Соответственно увеличивались и малоимущие и неимущие слои городского населения. Духовенство составляло едва 1%, поместное дворянство – полные 1 – 2% всего населения Саксонии. Этим вполне определенным количественным соотношениям в составе населения резко противоречит тот факт, что политическая власть и монополия на образование концентрировались в руках маленькой кучки людей. По мере того как смещался центр тяжести в экономике и у широких слоев населения пробуждалось и росло сознание этого несоответствия, массы, как и следовало ожидать, стремились к переменам и различными путями шли к ним. Вполне естественно, что при этом средству коммуникации – языку – отводилась значительная роль и что он непрерывно приспосабливался к новым и растущим потребностям. В процессе раннебуржуазной революции крестьяне, а также сельский и городской плебс, в большинстве своем неграмотные, боролись прежде всего с оружием в руках, в то время как «городское бюргерство», очень дифференцированное по составу, в лице своих представителей, начиная от ремесленника, лавочника, купца и вверх до патрициев и городских предпринимателей мануфактурно-капиталистического типа, а также новая разнородная бюргерская интеллигенция – это бюргерство могло в зависимости от своего сословного положения, образования и способностей весьма различными способами склонять на свою сторону чашу весов социального и политического прогресса. Оно могло влиять на ход классовых боев посредством экономических и политических акций или гневного слова и идеологии, направляющей сознание, выступая на той или на другой стороне, так как для неоднородного «городского бюргерства» того времени были характерны колебания в выборе союзников.
304
См.: K. Blaschke. Sachsen im Zeitalter der Reformation. Sonderdruck aus den «Sachsischen Heimatblattern», o. J. S. 26.
305
См.: B. Berthold, E. Engel, A. Laube. Die Stellung des Burgertums in der deutschen Feudalgesellschaft bis zur Mitte des 16. Jahrhunderts. – «Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft», 21, 1973, S. 196 – 217.
3. О характере коммуникативных условий
Этой социальной структуре общества соответствовали очень дифференцированные коммуникативные отношения между отдельными носителями языка и общностями носителей языка, которым трудно дать подробную характеристику. Исходя из современного языка, мы, например, знаем, как важно различать устное и письменное употребление языка, но при обращении к прошлым векам мы вынужденно ограничены лишь рассмотрением письменного наследия, опираясь на которое мы должны делать выводы о различных формах существования, функциональных стилях и стилистических пластах как устного, так и письменного языка. Уже к началу XVI века приходится считаться с наличием сложной системы форм существования и проявления языка, зависящей соответственно от территориального и социального распространения и степени закрепления тех или иных форм, а также с объективно обусловленным делением на функциональные стили, на общественные нормы употребления.
Люди того времени, как и во все времена, вживались в тот язык, которому они учились дома у матери (mutter jhm hause) [306] , в кругу семьи и который они потом применяли, постоянно испытывая его на точность выражения и преобразуя в процессе мышления и деятельности, приспосабливая к возникающим потребностям. И та первая форма, в которой им являлся язык, был родной диалект. Большинство людей того времени, оставаясь в местах, где они родились, или по соседству, до конца жизни не перешагивали через эту первую ступень коммуникативного средства – языка. Диалекты, каждый из которых был понятен ненамного дальше границ своей области распространения, обусловленной историей возникновения, а также экономически и политически, уже в то время свидетельствовали о чрезвычайной языковой раздробленности территории употребления немецкого языка. Можно выделить верхненемецкие (южно- и средненемецкие) и нижненемецкие диалекты; среди южнонемецких (oberdeutsch) – баварский с его особыми формами северо-, средне- и южнобаварского, алеманский с нижнеалеманским, верхнеалеманским и швабским; среди средненемецких – западносредненемецкие и восточносредненемецкие. К западносредненемецким относятся среднефранкский (рипуарский в районе Кёльна и мозельско-франкский в районе Трира), рейнско-франкский, гессенский и восточнофранкский; к восточносредненемецким – тюрингский; верхнесаксонский, лужицкий, силезский. Среди нижненемецких диалектов различаются, например, севернонижненемецкий, вестфальский, остфальский, восточноэльбский, бранденбургский. При этом старые границы раздела языков времен родового строя, очевидно, перераспределились под преобразующим влиянием, которое оказало на язык создание государственно-политических и суверенных церковных феодальных владений: герцогств, графств, епископств и т.п., а начиная с XIV века – в первую очередь образование новых территорий [307] . Такое сильное территориальное дробление народного языка, который продолжал оставаться, кроме того, функционально ограниченным рамками устного употребления, могло иногда создавать серьезные помехи для свободной коммуникации. Один неизвестный автор жалуется в 1527 г.:
306
M. Luther. Sendbrief vom Dolmetschen. Hrsg. von K. Bischoff. Halle, 1951, S. 17.
307
Ср.: «Kleine Enzyklopadie. Die deutsche Sprache». Bd. 1, Leipzig, 1969, S. 150.