Актуальные проблемы языкознания ГДР: Язык – Идеология – Общество
Шрифт:
«Als dan eynn ytlicher wulde ader sulde syngen als ym der snauel gewassen were, so bedorfft men wail tussen eynem Beyeren vnd Sassen eyn tolmetsch»
(«Когда бы всякий дворянчик болтал как бог на душу положит, то между баварцем и саксонцем требовался бы переводчик») [308] .
Несколько лет спустя, в 1538 г., Лютер в своих «Застольных речах» высказывает подобную же мысль:
«Es sind aber in der deutschen Sprache viel Dialecti, unterschiedne Art zu reden, dass oft Einer den Andern nicht wol versteht, wie Bayern Sachsen nicht recht verstehen, sonderlich die nicht gewandert sind»
(«В немецком языке, однако, есть много диалектов, различных видов говорения, так что один другого часто не вполне понимает, как баварцы плохо понимают саксонцев, в особенности те, которые не путешествовали») [309] .
308
Цитируется по: W. Besch. Bemerkungen zur schreibsoziologischen Schichtung im Spatmittelalter. – «Die Stadt in der europaischen Geschichte». Festschrift Edith Ennen. Bonn, 1972, S. 464, прим. 9.
309
Luthers Werke. Weimarer Ausgabe. Tischreden. Bd. 4, S. 79, Nr. 4018.
Под саксонцами здесь, правда, в обоих случаях следует понимать жителей Нижней Саксонии. Таким образом, речь идет о крайней степени различия между Баварией и Нижней Саксонией, о носителях языка из двух противоположных
Интенсивность проникновения письменности во все сферы духовной жизни в первой трети XVI века значительно возросла. Так, в первую очередь в городах, но также и повсюду в деревнях увеличивался круг тех, кто постигал азы чтения и письма и мог и хотел выучиться сам или дать своим детям возможность получить начальное школьное образование. Кроме того, эти люди в процессе учения овладевали, по крайней мере пассивно, определенными письменными формами употребления немецкого языка, иногда в его наддиалектных проявлениях, а также определенными функциональными стилями. Ведь к началу XVI века уже существовало множество форм канцелярского, правового и делового языка, которые относились к достижениям коммуникативной практики предыдущих поколений, потому что в экономических, политических и культурных центрах сформировались предпосылки перехода к отвечающим новым потребностям, многофункциональным, хотя еще и очень неоднородным формам наддиалектного немецкого литературного языка. Вместе с М.М. Гухман мы понимаем под «литературным языком» сознательно культивируемую устную и письменную разновидность языка в рамках языка народности, охватывающего совокупность всех возможных языковых употреблений. При этом введением понятия «народность» (Nationalitat) делается попытка охватить всю совокупность гетерогенных исторических этапов, предшествующих образованию наций [310] , а «язык народности» [311] , как абстракция, подчеркивает единство, скрытое среди пока еще хаотического и внешне непреодолимого многообразия. И вот эти начатки литературного языка подвергаются проверке на соответствие потребностям широких слоев во все возрастающей практике употребления. Уже в 1498 г. один из руководящих деятелей церкви констатирует:
310
Ср.: W. Fleischer. Zur Entstehung der deutschen Nationalsprache. Bemerkungen zu einem zweibandigen Werke von M.M. Guchmann. – «Beitrage zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur», 84, 1962, S. 385 ff.
311
Ср.: R. Grosse. Zum Begriff der Nationalitat in der Geschichte der deutschen Sprache. – «Linguistische Arbeitsberichte», 6, Leipzig, 1972, S. 18 – 25.
«Alles volck wil in yetziger zit lesen vnd schriben»
(«Весь народ хочет в наше время читать и писать») [312] ;
в 1524 г. Кристоф Шойрль говорил кардиналу Лоренцо Кампеджи, что
«der gemeine Mann jezt in einem Tage mehr lese als sonst in einem Jahre»
(«простой человек прочитывает сейчас за день больше, чем раньше за год») [313] .
К этому времени относится и начало развития народного школьного образования. После Реформации, например, в Саксонии при каждой церкви была школа [314] . В 1529 г. Лютер отмечал в качестве конкретной новой ситуации:
312
Цитируется по: J. Erben. Luther und die neuhochdeutsche Schriftsprache. In: Maurer– Rupp. Deutsche Wortgeschichte. (West-) Berlin – New York, 19743, Bd. 1. S. 578.
313
Цитируется по: «Grundpositionen der deutschen Literatur im 16. Jahrhundert». Berlin und Weimar, 1972. S. 424, прим. 110.
314
См.: K. Blaschke. Die Struktur der Gesellschaft im obersachsischen Raum zur Zeit Luthers. – «Beitrage zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur», 92, 1970, S. 40.
«Ist doch kein dorff so klein, das eins Schreibers emperen kuende»
(«Нет ни одной, даже самой маленькой деревни, которая могла бы обойтись без писца») [315] .
Действительно, в это время повсеместно развивалась официальная деловая переписка властей, заменявшая личное присутствие феодалов или, напротив, подданных. Но насколько нам сейчас трудно представить себе этот уклад, показывает, например, жалоба одного эрфуртского учителя того времени:
315
Веймарское издание, 30, 2, с. 62 и сл.
«Ich weiss schier nicht, wie ich meine Schulers leren soll der Ursachen halber, dass jetzunder, wo unser nur drei oder vier Deutsche zusammen koment, hat jeder einen sonderlichen Gebrauch»
(«Я толком не знаю, как мне учить своих учеников, по той причине, что сейчас, если сходятся вместе хотя бы только три или четыре немца, каждый толкует по-своему») [316] .
Об этом свидетельствует также факт существования многообразных манер написания у разных социальных групп даже в рамках одного города. Г. Кеттман, например, четко обрисовал письменно-языковой многопластовый профиль Виттенберга [317] , обратив внимание на различия в письменном языке городской канцелярии, канцелярии саксонского курфюршества в Виттенберге, канцелярии виттенбергского университета, цехов, печатников, бюргерства и ученых. В. Беш указывал на удивительно большую шкалу письменно-социологических различий, имевших место даже в таких маленьких юго-западных городках, как Вилинген и Ротвейль [318] . Конечно, затруднений в понимании на уровне письменного языка не было, но с развитием письменности бесчисленное количество вариантов ощущалось как мешающее и тормозящее обстоятельство в языковой практике и прежде всего в обучении. Но все же как большой шаг вперед следует расценивать, что различные школьные предписания 30-х и 50-х годов XVI века обязывают, чтобы дети, обучающиеся
316
Цитируется по: F. Kluge. Von Luther bis Lessing. Sprachgeschichtliche Aufsatze. Strassburg, 1888, S. 50.
317
G. Kettmann. Zur schreibsprachlichen Uberlieferung Wittenbergs in der Lutherzeit. – «Beitrage zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur», 89, 1967, S. 76 – 120.
318
W. Besch. Op. cit. (см. сноску 7), S. 459 – 470.
«zu handwerken oder andern Geschaften»
(«ремеслам или другой деятельности»),
учились
«die teutsche Sprach zu schreiben und zu lesen»
(«писать и читать на немецком языке») [319] ,
потому
Тот, кто стремился к образованию в более высоком смысле этого слова, все еще был вынужден начинать с посещения латинской школы. Немецкая речь (tutschreden) оттуда изгонялась, и латынь насаждалась даже в качестве разговорного языка учеников. Правда, случаи наказаний доказывают, что эти чрезмерные требования не всегда послушно исполнялись. И большой уступкой было даже сделанное исключение, сводившееся к тому, что ученики
319
Цитируется по: I. Weithase. Zur Geschichte der gesprochenen deutschen Sprache. Bd. 1, Tubingen, 1961, S. 65.
«uzswenig der schull mit vatter, mutter vnd leyschen personen mogen… zu ir notturfft tutsch wol reden»
(«за пределами школы могут при необходимости говорить с отцом, матерью и дворовыми людьми по-немецки») [320] .
Для поступления в университет латинская школа была обязательным условием, потому что в университетах латынь как язык науки и господствующей идеологии прочно удерживала позиции. С расцветом гуманизма эта тенденция еще больше усилилась. Очень узкий в социальном отношении круг ученых оценил практические преимущества, связанные с интернациональным характером ученой латыни, которая предоставляла возможность для межнациональной дискуссии и многостороннего общеевропейского духовного и культурного общения. Конечно, в результате возрастающей доступности образования и знаний для широких социальных слоев латынь постепенно стала оттесняться родным языком, хотя бы уже по причине слишком большой сложности латинских текстов. Но при том уровне развития немецкого языка не могло быть еще и речи о внезапном отказе от наследия международной латыни в соответствующих сферах ее функционального применения. Еще не существовало единого продуктивного немецкого языка специальной и научной прозы, который удовлетворял бы потребности стремительно развивавшихся профессиональных и научных областей [321] , поскольку не было еще и национального немецкого литературного языка, в рамках которого мог бы развиваться первый. Для его появления отсутствовали прежде всего необходимые общественные и политические условия. Хотя в 20-е годы XVI века национальное движение на немецкой земле и достигло своего апогея, но отрицательный исход Крестьянской войны обострил социальные противоречия и усилил политическую раздробленность к выгоде местных князей, так что политическое становление немецкой нации вновь приостановилось. Вследствие этого не могло быть также и речи о национальном немецком литературном языке, то есть об общепринятой устной и письменной форме существования языка в общенациональном масштабе, которая, преодолев границы территориальных диалектов, опиралась бы на широкую социальную основу и была пригодна для самых различных содержательных функций, в том числе наивысшей степени сложности. Даже высокообразованный, много путешествовавший и знающий все коммуникативные формы Лютер вынужден был, например, признать в отношении швейцарского языка Цвингли, этого юго-западнонемецкого территориального варианта языка немецкой народности, что
320
Цитируется по: I. Weithase. Ор. cit. (см. сноску 18), S. 56 ff.
321
Ср.: W. Seibicke. Geschichte der Fach- und Wissenschaftssprachen im Deutschen. – In: L. Drozd, W. Seibicke. Deutsche Fach- und Wissenschaftssprache. Bestandsaufnahme – Theorie – Geschichte. Wiesbaden, 1973 S. 1 – 35.
«einer inocht schwitzen ehe ers verstehet»
(«вспотеешь, пока его поймешь») [322] .
В те времена всемогущая латынь еще препятствовала дальнейшему превращению немецкого языка в универсальный инструмент общенационального значения.
В начале XVI века были в основном сломлены преграды, воздвигнутые латынью на пути развития немецкого языка. Накапливались многочисленные изменения в повседневном быту людей, в широких массах росло недовольство социальными диспропорциями и несоответствиями и стремление смягчить их, устранить или даже преодолеть, а также приобрести право на приобщение к растущему богатству, равно как на получение знаний и образования. Все это дало новый импульс коммуникации на немецком языке, дальнейшее развитие которой уже нельзя было остановить. В результате небывалого по активности практического участия широких масс в огромном и до тех пор вряд ли считавшемся возможным количественном росте устной и письменной коммуникации в межрегиональном и даже национальном масштабе немецкий язык завоевывал качественно новые области применения, а также теснее сближались формы его существования. Нужны были, правда, еще практические предпосылки, обусловленные достижениями технического прогресса, чтобы изменения такого размаха получили необходимый импульс. Прежде всего появление бумаги как более дешевого материала для письма и такое изобретение технической механики, как книгопечатание посредством съемных металлических литер, – эти новшества вызвали своего рода взрыв коммуникативных возможностей. Все написанное теперь могло быть размножено практически в неограниченном количестве, а после усовершенствования соответствующих каналов публикации и распространения сравнительно дешево стало довести написанное до потребителя. Мы знаем, например, что тираж каждой листовки в то время составлял от 1.000 до 1.500 экземпляров [323] . Это означало, что те социальные круги, которые до того времени мало или совсем не были связаны с письменной языковой коммуникацией, неожиданно широким фронтом смогли быть вовлечены в нее. И чем больше содержание листовок отвечало духовным потребностям времени, тем оживленнее шел сбыт этих заменителей газет и журналов XVI века у разносчиков (vmbtreger), которые со своими лотками добирались до самых маленьких местечек. Всегда находился кто-нибудь умевший читать или прочесть вслух. Только благодаря этому оказалось возможным, чтобы 95 тезисов Лютера, провозглашенные 31 октября 1517 г. в Виттенберге на латинском языке как призыв к ученому диспуту, переведенные затем на немецкий язык, стали известны
322
Цитируется по: J. Erben. Fruhneuhochdeutsch. – «Kurzer Grundriss der germanischen Philologie bis 1500». Bd. 1, Berlin, 1970, S. 394.
323
См.: H. Winkler. Zum soziologischen Aspekt von Flugschriften aus der Zeit der Reformation und des Bauernkrieges. – «Beitrage zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur», 94, 1974, S. 40.
«schier in vierzehen tagen durch gantz Deudsch land»
(«буквально за четырнадцать дней во всей Германии») [324]
и в данной социально-политической ситуации взволновали всех недовольных, дав толчок началу раннебуржуазной революции. Содержание тезисов касалось общенациональных проблем, близких всем социальным группам, и было понято интуитивно, несмотря на различие форм существования немецкого языка. Как констатировал папский нунций Алеандр, девять десятых всех немцев того времени были на стороне Лютера [325] . Естественно, такое средство массовой коммуникации, как книгопечатание, об огромном политическом значении которого только начинали догадываться, было очень скоро поставлено на службу интересам власти.
324
M. Luther. Wider Hans Worst (= Neudrucke deutscher Literaturwerke Nr. 28). Halle, 1880, S. 52.
325
См.: M. Steinmetz. Reformation und Bauernkrieg als fruhburgerliche Revolution. – «Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft». Sonderheft. 13. Jg. (1965). Evolution und Revolution in der Weltgeschichte. Zum XII. Internationalen Historikerkongress in Wien 1965, S. 41.