Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
— Кто этот молодой человек?
— Б л о к . . . — так же тихо отвечаю я.
— Это Блок? — с каким-то неожиданным для меня
удивлением переспрашивает Куприн и, забывая про свою
тарелку, внимательно смотрит на Блока.
40
— Ага! И ты — тоже! — отзывается во мне (разуме
ется, лишь смыслом этих слов).
За весь этот вечер мне довелось обменяться с Блоком
только несколькими фразами. На его вопрос, очень ли он
огорчил меня своей
книжке моих юношеских стихов и рассказов, я смущенно
ответил, что очень надеюсь на то, что следующей своей
книжкой я заслужу с его стороны лучший отзыв. И он —
позднее — не обманул моей надежды.
Кто-то предложил, когда кончилось «столование», про
сить Блока читать стихи... и, конечно, «Незнакомку», уже
прославленную жемчужину его стихов, впервые — и еще
недавно — просиявшую на «средах» у Вячеслава Ивано
ва. И Блок читал.
На белом глянце изразцовой почки, занимавшей весь
угол комнаты, рельефно отчеканилась его фигура в стро
гом изыске контуров. Он стал как будто выше, чем был
на самом деле. С заложенными позади руками, чуть за
прокинув голову, стоял он, прислонившись спиной к печ
ке, и, выжидая тишину, смотрел... смотрел, казалось, в
ту даль, куда улетало его лицо, где оживало творимое им
видение, о котором вот-вот зазвучат его стихи. И когда
застыла в комнате тишина, он начал:
По вечерам над ресторанами...
Читал он негромко, глуховатым голосом, укрощая ту
внутреннюю взволнованность, которая передавалась, по
коряя слух не модуляциями голоса, а самим ритмом
льющейся строки.
...Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
Кончил. Посмотрел вопрошающими глазами. По лицу
скользнула застенчивая улыбка, которую можно было по
нять: «Ну, разве я виноват, что то, что я прочел, так хо
рошо?»
Кто-то от удовольствия крякнул. Двое-трое зааплоди
ровали. В шепоте и в глазах других было общее одобре
ние. Блок оторвался от изразцов, слегка наклонился в
сторону сидевшего невдалеке на диване И. А. Бунина и
сказал почти с робостью ученика, облекая в нее изыскан
ную и тонкую учтивость младшего к старшему, что ему
очень бы хотелось услышать мнение Ивана Алексеевича.
Бунин очень похвалил стихи 1 и заговорил о том, что
не может примириться с отходом от строгой классической
41
рифмовки в творчестве новых поэтов в сторону рифм при
близительных и неточных, ведущих, по его мнению, к
звуковому обеднению стихов. Может быть, он «при
дрался»
с полной убежденностью, пользуясь полувопросительными
фразами, Блок, ставший, как известно, одним из канони-
заторов неточной рифмы, стал защищать ее допустимость
и законность освобождения стиха от гнета точной рифмы.
Он сказал, что прежде всего он ценит в рифме ее орга
ничность, ее смысловое содержание, и с мелькнувшей
улыбкой признался, что ему нравятся его органические
рифмы: «ресторанами — пьяными».
Здесь память моя потухает. Я не помню, что было еще
в тот вечер. Уходя, я уносил только одно впечатление —
от Блока. Как та, о которой было им сказано:
Вот явилась. Заслонила
Всех нарядных, всех п о д р у г , —
так сам он явился и заслонил для меня всех и все осталь
ное в ту первую с ним встречу.
Второй, и последний, раз я встретился с Блоком в зиму
1906—1907 годов в Москве. Было ли это, когда приехал
он для участия в конкурсе, организованном журналом
«Золотое руно», или в другой, более поздний приезд его
в Москву, сказать не берусь 2. По чьей-то инициативе за
думано было издание литературного сборника в пользу
больного, разбитого параличом, московского писателя Ни
колая Ефимовича Пояркова, участника ряда изданий
«символистов», автора книжечки «Поэты наших дней».
Участие в сборнике приняло около сорока человек. В чис
ле их были: Allegro (П. С. Соловьева), К. Д. Бальмонт,
В. Я. Брюсов, В. И. Иванов, Ф. К. Сологуб, И. А. Бунин,
А. А. Блок, А. Белый, Н. И. Петровская, С. М. Городец
кий, М. А. Кузмин, Г. И. Чулков, И. А. Нови
ков, Ю. Н. Верховский, Осип Дымов, Б. К. Зайцев,
П. А. Кожевников, Влад. Ходасевич, С. Кречетов-Соколов
(С. А. Соколов) и др.
В собирании материала для сборника, названного «Ко
рабли» и вышедшего весною в 1907 году, принимал бли
жайшее участие и сам Николай Ефимович Поярков: ему
передавались рукописи, он держал корректуру, сносился
с типографией, хлопотал об обложке. Владея лишь одной
левой рукой, прикованный к постели, пережив несколько
мучительных операций, Николай Ефимович сохранил всю
42
свою удивительную жизнерадостность и был предан весь
литературным интересам. «Корабли» стали волнующим
событием его жизни, дружеское внимание к нему боль